Картахена

– Знаешь ли ты, что сделает твоя любимая Пулия, когда сюда приедут экскаваторы? Она наденет халат, натянет полотняные чулки, заплетет косу, забьет себе косячок и ляжет на кровать. И сдвинуть ее можно будет только вместе с фасадом.

– А что сделаете вы?

Я просто так спросила, хотела, чтобы он не отворачивался. Когда он стоял вот так, освещенный сбоку слепящим полуденным солнцем, что-то начинало меня тревожить, но я никак не могла понять что. Такое уже случалось несколько раз. Моя тревога была похожа на то, что чувствуешь, когда пытаешься ухватить утренний сон и не можешь – будто ловишь сачком увертливую, скользкую рыбину в мелком пруду. Мне казалось, что я видела его раньше, очень давно.

– Что сделаю я? – Он забрался на подоконник. – Соберу свой чемодан, сяду в решето и поплыву на летающие острова с синерукими джамблями.

– Какие острова?

– Зеленые, над морем. – Он сложил руки на коленях, зажмурился, как маленький мальчик, и прочел:

А вдали, а вдали от знакомой земли —
Не скажу, на какой широте, —
Острова зеленели, где джамбли живут,
Синерукие джамбли над морем живут.

– Не читайте мне детских стишков, я давно не ребенок. А по правде куда вы поедете?

– Ну хорошо, раз тебе нужно по правде, то я поеду на черный остров Рупес Нигра.

– Это в Карибском море?

– Нет, на Северном полюсе, – усмехнулся он. – Милях в тридцати от него. Там есть здоровенный водоворот, через который внутрь Земли вливаются четыре моря, будто в воронку. Вот рядом с ним и торчит голая черная скала, где я найду себе пристанище.

– Зачем же отправляться так далеко?

– Ну, это ведь не простая скала. Она обладает особым магнетизмом. Мрачной иссиня-черной неприступностью. Почти как ты, Петра.

Меня уже давно искали в процедурной, а я все никак не могла встать и уйти. Я видела лагуну, даже не вставая со стула, вернее, я видела вспышки воды и света, пробивавшиеся сквозь лиловые ветки тутовника. Когда Садовник вот так со мной говорит, я как будто слышу голос брата. Бри умудрялся самые ужасные глупости преподносить с серьезным видом, и я не сразу понимала, что он надо мной измывается. А потом он хохотал, а я колотила его кулаками изо всех сил.

Неприступностью? Да Садовник с ума сошел. Мне хотелось, чтобы утро сменилось вечером прямо сейчас и мы могли лечь на разбросанное по полу белье в подвальной прачечной. Труба, по которой белье из процедурной сбрасывают в подвал, издает глухие стуки, даже если в ней ничего нет. В прошлый раз Садовник сказал мне, что в прежние времена труба служила для того, чтобы отправлять в каземат не угодивших хозяйке любовников, и я верила в это целую минуту. Он чертовски убедителен, когда улыбается и смотрит куда-то над твоим плечом. Одно ясно, моим любовником он быть не хочет – и не станет, даже если его в каземат отправить.

О чем ты задумалась, Петра? Хотела бы я рассказать ему все, что думаю, но это займет весь день и всю ночь, потому что придется начать с самого начала, с Адама и Евы, как говорит наш пьяница-фельдшер.

Придется начать с того дня, когда я приехала домой, чтобы отговорить брата впутываться в темное дело, запах которого я почувствовала издали, так чуют запах сырого подвала с проросшим картофелем. На мои письма Бри не отвечал, а наш телефонный разговор только напугал меня еще больше – голос брата был каким-то натужным, почти незнакомым. Я попыталась применить старый трюк, сказала ему, что он там один с мамой и должен вести себя осторожно, ведь, если что, она останется одна, а на сиделку у нас денег нет. Бри выдержал паузу, а потом рассмеялся и сказал:

– Погоди, скоро у нее будет лучшая сиделка в крахмальном голубом чепце, как в той богадельне на холме. А может, я ей и всю богадельню куплю целиком.

Он бросил трубку, и я еще долго стояла в пустом актовом зале, куда забежала позвонить в перерыве между двумя лекциями. Я прислонилась к стене, закрыла глаза и увидела пятнадцатилетнего брата в нашем саду, возле перголы, обвитой диким виноградом. Он вытаскивал из путаницы веток птичье гнездо, в котором лежали четыре яйца, похожих на незрелые оливки, куда подевалась птица, мы не знали, еще недавно из веток раздавалось ее покашливание, но вот уже два дня как смолкло.

– Не трогай, – сказал Бри, увидев, что я протянула руку к гнезду, – самка дрозда к ним больше не прикоснется, если ты потрогаешь.

Дрозда мы нашли на другой день, на дорожке в розовом саду, вернее то, что от него осталось, и Бри завернул его в носовой платок и похоронил в секретном месте, там, где в кухонной стене вынимается камень. Он знал все, мой старший брат: где живут полосатые змеи в стене обрыва, как отличить черную бузину от ядовитой, как завязать двойной рифовый узел, что приложить к разбитому колену.

Какое гнездо он потревожил на этот раз?

Садовник