Читаем Карпинский полностью

Сидел так неподвижно, что вспоминают домашние, цыплята, забредшие на террасу, взлетали на поручни и спинку кресла и гуляли по плечам и коленям Александра Петровича.

Если всходил на террасу кто-нибудь из родных, он глазами и скулами делал знаки: не спугните, мол.

Задержимся на этой сценке, вглядимся и в эту картинку. Цыплята, квохчущие и снующие по плечам президента! Кому-нибудь она покажется смешной, комичной, кому-нибудь умилительной. Решимся назвать ее символической. Тише, он внимает природе, сливается с ней, погружаясь в себя...

Время перестает течь для него, останавливается, не станем и мы торопиться. Подведем итоги... мы чуть было не сказали — последние, и были вправе это произнести, потому что не кто иной, как он, в эти самые дни написал в записке, адресованной домашним:

«К  с м е р т и  м о е й  о ч е н ь  п р о ш у  о т н е с т и с ь  т р е з в о».

Еще бы! Ему восьмой десяток, и хотя он еще ох как крепок — давеча километров пятнадцать отмахал по лугам и лесам, а все равно возраст такой, что она может в любую минуту явиться. Что ж, он прожил долгую жизнь, пережил всех, почитай, сверстников да и многих учеников; у него уже не осталось друзей. Последний друг умер в 1914 году 2 января — Феодосий Николаевич Чернышев. Поднимался по лестнице в свою квартиру — в их же доме, академическом, куда переехал, когда избрали академиком, — вдруг схватился за сердце и придавленно сел на ступеньку... Врач приехал, когда все уже было кончено. А они особенно с Феодосием Николаевичем сблизились после смерти Фридриха Богдановича Шмидта в 1906-м. Оба его любили...

Смерть, смерть, смерть!.. Какой-то разгул смерти, неистовство!.. Всякий раз, как входит теперь в академию, в эту прежде обитель тишины и торжественного покоя, сталкивается с нею, чует ее запах, запах гноя и йодоформа, слышит стоны и ругань раненых, которым дела нет до академии, до обители, до всех наук на свете, потому что все науки, вместе взятые, не могут утишить и унять раздирающую и губящую их боль... В лазарете, который разместился в академии, с начала войны дежурят его дочери и жена (сохранилась записка Карпинского Ольденбургу: «Глубокоуважаемый Сергей Федорович! Обращаюсь к Вам с покорнейшей просьбой прислать мне чистый оттиск доклада Комиссии по преподаванию математики для внесения в него сделанных исправлений. Оттиск можно передать моей дочери Александре Александровне, дежурящей сегодня утром в лазарете до 12 часов, или моей жене Александре Павловне, дежурящей от 11 до 2 часов»), и дочери и жена, возвращаясь с дежурства, рассказывали об операциях, ампутациях, перевязках и о смерти, о трупах, которые нянечки тайком от раненых, чтобы не волновать их, выносят, прикрывши серым байковым одеялом, на носилках в подвал, а оттуда их увозят на машинах...

О, к своей смерти он отнесется  т р е з в о! Он всю жизнь изучал смерть, но очищенную от страданий, вернее, плоды смерти, без которых не было бы геологии, потому что  о с а д к и  — главная составляющая литосферы — суть продукты разрушения, смерти, не говоря уже о палеонтологических остатках, слагающих целые пласты: это пласты, оставленные смертью, или, по-другому сказать, сотворенные смертью. Значит, смерть — наряду с жизнью — сила творительная, стирающая в прах, но из праха и созидающая. Поймет ли кто это, кроме геолога? Геология величайшая из естественных наук, центр естествознания, потому что все науки о неживом веществе и материи и даже о космосе — они геоцентрические, родились на Земле, пропитаны нашим о ней представлением и вряд ли когда от этого представления освободятся...

Еще в 1893 году он позаботился о месте захоронения:

«В правление Смоленского кладбища.

Прошу дозволить на участке, принадлежащем Горному институту, расширить место, принадлежащее профессору Горного института действительному статскому советнику Александру Петровичу Карпинскому, а именно: перенести ограду, окружающую место с северной стороны, на два аршина дальше, то есть до ограды соседнего места. Мая 10 дня 1893 г.».

Значит, еще раньше им был куплен участок на кладбище, а мая десятого дня он хлопотал о расширении его...

Теперь же он составляет завещание.

Оно коротко. «Очень прошу исполнить желание относительно приведения в порядок библиотеки... Затерялись письма от Зюсса относительно моих сочинений... Прошу отыскать. Подобные письма передать в Геолком. Разбор вещей предоставляю дочерям. Рояль предоставляю А.А. Орлецовые чаши, нефритовые статуэтки (подарок сибирских геологов) — Е.А. ... Мои мужские одежды — внукам. Шведскую «Полярную звезду» нужно вернуть Шведскому правительству.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии