Karmalogic

Из безудержного карнавального веселья, в котором «низ» и «верх» меняются местами, человек выходил обновленным. Заряжался позитивом, принимал реальность, смирялся с неизбежным и обретал силы жить дальше. Феномен карнавальной, смеховой культуры Бахтин раскрывает, анализируя, прежде всего, «Гаргантюа и Пантагрюэля» — самый, пожалуй, смешной роман позднего Средневековья. Роман повествует о похождениях двух великанов-обжор. Много места в нем уделяется грубоватому юмору, связанному с человеческим телом, едой, непристойностями и бранью. Между тем жизнь самого Рабле, автора романа, тоже может служить примером преодоления карнавальным смехом трудностей бытия. С детского возраста он жил в монастыре. В монастыре вырос, в монастыре учился. Монастырская братия с неодобрением относилась к его научным изысканиям. Сатирический роман молодого гуманиста был одновременно и вызовом церковному консерватизму, и прощанием с тяжелой юностью.

За счастьем человек бежит, а оно у его ног лежит

«Большинство людей счастливы настолько, насколько они решили быть счастливыми».

Линкольн

Примечательно, что, как утверждают специалисты, смеховая культура русского народа традиционно отличалась от западноевропейской. Кстати, возможно, именно этим объясняется и наше сегодняшнее, заметно менее позитивное, чем у иностранцев, отношение к действительности.

На Руси также существовали (частично еще сохранившиеся в памяти народной традиционной культуры) обычаи, связанные со смехом и карнавалом, — Святки, Масленица, ночь на Ивана Купала, скоморошеские праздники и многие другие. Однако в православии, в отличие от католицизма, не было ничего похожего на официальное разрешение смеха. Русская карнавальная традиция воспринималась как серьезное нарушение церковной морали, и после праздничных бесчинств требовалось очищение. «Домострой» запрещал смеяться и играть с ребенком. Если католичество старалось укротить смех, приручить его, то православие резко его запрещало; отсюда родилась характерная черта русского народа: смеяться, когда нельзя. Православный идеал аскетичности и послушания отвергал то, что давал такой смех — свободу, господство материально-телесного. В некоторое противоречие с этим вступали такие национальные черты, как свободолюбие, безудержность, стремление к преодолению преград. Поэтому смеху на Руси с древних времен и до наших дней отводилось особое место, именно он разрешал это противоречие внутри русской души.

В рамках исследований смеховой культуры ученые отмечают «психотерапевтическую» роль традиционной русской частушки. Вот к каким выводам они приходят, анализируя частушки, зафиксированные в ходе фольклорно-этнографических экспедиций в русских деревнях еще в первой половине ХХ века: «При соотнесении репертуара частушек с личностью информанта нами была отмечена взаимосвязь характера частушек с самооценкой и отношением к миру… У разных людей, живущих в одной деревне, одинакового возраста, которые вместе переживали объективные трудности жизни, характер репертуара различен именно в зависимости от отношения к миру…»

Счастья ключи в своих руках ищи

«Если вы хотите вести счастливую жизнь, вы должны быть привязаны к цели, а не к людям или к вещам».

Альберт Эйнштейн

Исследователи приводят примеры частушек разного типа. В первом случае:

Бедна я, бедна я,
Бедной уродилася.
Кабы я была стеколышком —
Давно уже разбилася.

Во втором случае характер частушек оказался другой:

Пейте, девушки, вино,
Да сорок градусов оно.
Холостого, что женато, —
Нам любить-то все равно.

Мне не все о горе плакать,
Не все о нем тужить,
Надо маленькую долечку
На радость отложить.

Первый случай — это иллюстрация тяжелой жизни, но так как для этого используется комический жанр, то оценка горестного в смеховой форме помогает существовать в данности, воспринимая ее такой, какая она есть. Во втором случае частушка призвана попытаться обозначить что-то позитивное в происходящем через желание видеть все более радостно, чем оно есть на самом деле. Весело смотришь на мир — веселым он и кажется[1024].