Карл Маркс как революционер и экономист. От рабочих кружков к незавершенному «Капиталу»

Однако любые попытки всяческих «злопыхателей» сокрушить марксизм терпели и терпят провал. Любая критика марксизма, основанная на его внутренних противоречиях – между одинаково важными утверждениями, между началом теории и ее завершением, между теорией и практикой, – оказывается неэффективной. В лучшем случае она убеждает лишь тех, кто и без того относится к марксизму критически.

Самые справедливые указания на противоречия и неувязки – сколько их ни насчитать – не только не могут нанести марксизму какого-либо урона, но даже в конечном итоге идут ему на пользу, укрепляя его реноме в глазах приверженцев. Желающий пугать диалектиков противоречиями подобен тому, кто берется (если нам позволят несколько фривольное сравнение) дерьмом отваживать мух.

Со всей ответственностью за сказанное автор этих строк солидаризируется с В. И. Лениным, по определению которого диалектика – это душа марксизма.

Первая причина поражения, которое терпит критика противоречий марксизма, заключается в том, что такая критика говорит с марксистами на их языке («капитализм», «феодализм», «производственные, отношения», «общественно-экономическая формация» и др.), в то же время уступая им в искусстве владения этим языком.

Престиж

Пишущий эти строки перелистывает «Капитал» и находит свои стародавние – первого прочтения – пометки на полях. Понятие «общественно необходимое рабочее время» автор определяет как время, которое требуется для изготовления продукта «при наличных общественно нормальных условиях производства и при среднем в данном обществе уровне умелости и интенсивности труда». По этому поводу мы тогда заметили на полях, что «среднее» нельзя понимать арифметически, что он имел в виду некую величину, взвешенную по всему множеству производителей данного вида продукта… и еще много в том же духе.

Это писал «марксист» самому себе. Может, и дельное замечание, а может, и нет. Кто знает наверняка, что «он имел в виду»? Если на тысяче страниц книги не нашлось места для не вызывающей сомнений и вопросов дефиниции фундаментального понятия всей теории, не разумнее ли предположить, что он и не имел в виду чего-то большего, чем написано? То есть что он считал свою дефиницию достаточной и самоочевидной?

Задержимся на этом примере. Указанное определение Маркса не находили удовлетворительным ученые-экономисты и посерьезнее вашего покорного слуги, например В. В. Новожилов. И что они в этом случае делали? То же самое. Они начинали искать приемлемое для себя толкование написанного Марксом. Возникает дилемма: либо за написанным плоским определением должна скрываться некая глубина, внешне не ощущаемая, либо идея Маркса и вправду малосодержательна.

Не к тому мы задели эти скучные материи, чтобы разбираться сейчас с экономическими понятиями у Маркса. Совсем на другое хотим мы обратить внимание нашего читателя. На то именно явление, что читающий Маркса подчас сам пытается восполнить недостающую глубину его построений. Мы, его читатели, сами, притом добровольно и в охотку, делаем работу, которой вправе были бы ожидать от него.

Почему вправе? Да потому, что мы считаем Маркса серьезным и глубоким мыслителем. Мы стимулированы домысливать и переосмысливать научные высказывания Маркса по той причине, что изначально приписываем им глубину и мудрость, присущую великим мыслителям и не желающую сразу открыться простакам, вроде нас с вами. Откуда у нас такое убеждение?

Вряд ли мы сообщим читателю новость, указав, что можно быть марксистом и верить в глубину теории Маркса, не прочитав «Капитала». Такая вера основана фактически на доверии к тому, что мы слышали от вроде бы признанных авторитетов. Впервые беря в руки «Капитал» (как было с нами в рассказанном случае), читатель уже знает, что книгу написал выдающийся мыслитель и ученый. Соответствующее мнение внушено нам априори. Это – предрассудочное знание.

Обычное дело – вековой престиж писателя, ученого, мыслителя. Чтобы знать доподлинно, что Макс Планк был выдающимся физиком, совсем не обязательно знать физику. В этом мнении сходятся целые поколения тех, кто понимает лучше нас. И мы им верим.

Таким же образом и мнение о теории Маркса перешло к нам от прошлых поколений. Проще говоря, мы выдаем доверенность нашим дедам судить о Марксе вместо нас. А откуда деды это взяли? Вот один случай. Меринг цитирует воспоминания Карла Шурца[8], где дается такой портрет Карла Маркса образца 1848 г.: