Карл Либкнехт

Сам Карл Либкнехт скоро признал свою ошибку публично перед Штутгартской парторганизацией. Вспоминая впоследствии эту свою ошибку, он объяснял дело следующим образом (надо привести здесь это объяснение полностью, ввиду его биографической важности):

«Теперь трудно даже представить себе ту обстановку, которая создалась 4 августа 1914 г. для меньшинства фракции — приходится напрячь всю память, чтобы только представить себе ту тактическую ситуацию, какая создалась тогда для нас. Даже для самых крайних пессимистов отпадение большинства парламентской фракции было неожиданностью. А еще большей неожиданностью была наступившая атомизация радикального крыла, до тех пор имевшего «преобладание. Что голосование за военные кредиты неизбежно приводит с.-д. фракцию в правительственный лагерь — это в первый момент не было вполне очевидно. Тогда еще можно было допустить, что решение фракции от 3 августа явилось только результатом паники, что паника эта скоро пройдет и еще удастся поправить дело. Во всяком случае, тогда еще трудно было подозревать, что это еще только цветочки, что в дальнейшем 4 августа побледнеет перед новыми предательствами. Благодаря этаким надеждам, а также благодаря собственной слабости и неуверенности, и- вышло так, что убедить меньшинство открыто голосовать против кредитов не удалось. При этом не надо забывать, что в те времена дисциплина в парламентской фракции рассматривалась еще как святыня. Эту дисциплину особенно культивировало радикальное ядро, которое до самого августа 1914 г. все время воевало против нарушения дисциплины депутатами ревизионистского толка. Сепаратное голосование испокон веков казалось чем-то совершенно неслыханным. Психология тогдашнего среднего депутата этого совершенно не вмещала. По старой традиции люди могли себе представить только один способ выразить свое инакомыслие: выступление внутри фракции. Считалось само собою разумеющимся, что решение фракции обязательно для всех. На дисциплину смотрели с точки зрения чисто формальной, организационной. Сознание того, что дисциплина имеет свои необходимые границы, еще совершенно отсутствовало.

«Другие думали и так: ведь разногласия внутри фракции все равно станут известны (люди еще не привыкли тогда к цензуре) и тогда все внесут поправку на соотношение сил внутри фракции. А откол лишь немногих при открытом голосовании только-де придал бы больший вес голосованию остальных. Техника голосования тоже оставляла очень мало места для отдельных голосований, да и опыта на этот счет не было. В результате всего этого и получилось, что депутаты, голосовавшие внутри фракции против кредитов, в рейхстаге подчинились дисциплине.

«Внутрипартийные события, разыгравшиеся после 4 августа, основательно прояснили ситуацию и указали оппозиции единственный оставшийся ей путь.

«При этих обстоятельствах и я при голосовании первых военных кредитов решил ограничиться борьбой внутри фракции. Внутренний крах партии еще не был вполне ясен. Можно было еще думать, что перед нами только отдельный, частный случай заблуждения. Дисциплину внутри фракции я тоже тогда еще ставил очень высоко. И вот я решил пека не переносить борьбу на арену пленума рейхстага. В декабре 1914 г. я послал уже к чорту «дисциплину», которая теперь только помогала разрушать программу партии, и открыто голосовал в рейхстаге против военных кредитов».

Карл Либкнехт ничего не скрывает и ничего не прикрашивает. Он искренно и начистоту излагает, как было дело. Он откровенно признает те слабости, которым он и сам заплатил дань.

* * *

Как ни сильна еще была в те времена внешняя дисциплина в рядах социал-демократии, голосование Карла Либкнехта внутри фракции не осталось тайной. О нем узнали и друзья и враги. Какое значение придала этому голосованию германская буржуазия, видно из следующего. За Карлом Либкнехтом сначала стали усиленно ухаживать, его попытались «переубедить». За эту неблагодарную задачу стали браться даже некоторые «высшие» офицеры. Стоило только Карлу Либкнехту обратиться к высшему командованию за разрешением объехать занятые германскими войсками территории Бельгии и Северной Франции, как ему немедленно и с полной готовностью было предоставлено это разрешение. При поездке ему оказывались всякие «почести». Высокопоставленное начальство любезно беседовало с ним, стараясь переубедить его и «рассеять его предубеждения». Несколько- раз высшее офицерство делало попытки сфотографироваться вместе с Либкнехтом на фронте — как они это делали при посещениях Эберта, Щейдемана и других вождей социал-демократии. Либкнехт совершенно определенно отказывался от этой «чести». Тем не менее, за ним продолжали ухаживать и на первых порах «не теряли надежды»…

Но никаких «надежд» не питали уже на Либкнехта «отцы» с.-д. партии, вожди новоявленного большинства. Если Либкнехт не был исключен из партии сразу, то только потому, что считали более выгодным подождать.