Каракалпак - Намэ

А может, и впрямь родовые распри, что от века вели каракалпаки, у нас уже в крови, в характере? Но ведь именно распри в течение многих веков и мешали нашему развитию…»

1 ноября1955 года. Мои собственные мысли. На этом я, пожалуй, и закончу свой дневник. Авторов в журнале не так уж и много, и мыслей у них, похоже, тоже не так уж и много, и авторы, и мысли начали повторяться.

Говорят, что «повторенье — мать ученья», и этот дневник стал для меня своеобразным уроком. Но если бесконечно повторять азы, то никогда не дойдешь до конца азбуки-алиппе. А хочется идти вперед.

Мысли авторов журнала стали для меня чем-то вроде наглядного пособия, чем-то вроде примера. Примеры бывают положительными и отрицательными. Но поучительны и те и другие.

Мой дедушка говорил:«Извиняться за ошибку — это не стыд, но стыдно унижаться, извиняясь».

Я не прошу прощения у наших авторов за то, что записал их высказывания. И ни у кого из них не требую извинений за то, что они мне наговорили, хотя и были там советы и предложения оскорбительные…

Отец говорил:«Решив сделать добро, не заботься о последствиях; решив причинить зло, о последствиях не забывай».

Я не стремился никому причинить зла. И если кто-то из авторов узнает свой голос и обидится, то это его дело. Я же сделал все, от меня зависящее, чтобы поведать о сущности, не переходя на личности.

А впрочем, я, видимо, зря опасаюсь: никто и не обидится. Нет в мире человека, который бы искренне считал себя глупцом, а свой жизненный опыт считал бы никчемным и бесполезным. Не случайно поговорка утверждает, что «не всякий даст тебе кусок хлеба, но совет готов дать каждый». Все советы я записал верно, и вряд ли кто-нибудь захочет от них отречься.

21

Работа в редакции журнала «Амударья» продолжалась. Но со временем к моим обязанностям литсотрудника, младшего редактора, письмоводителя и шефа-помощника всех колхозов прибавилась еще одна. Я должен был вести протоколы. Сперва на заседаниях редколлегии, потом и на выездных собраниях и встречах, а потом и на всяких совещаниях и обсуждениях в Союзе писателей республики.

Сам ритуал протоколирования соблюдался постоянно и неукоснительно, более того, он был облачен в демократическую форму. Голосованием выбирался председатель собрания и секретарь, то есть я. Но после собрания и заседаний, сколько помню, никто и никогда не спрашивал этих протоколов, никуда их не подшивал, нигде их не хранил. Однако я по молодости считал свои записи документами и не смел их выбросить или уничтожить, даже мысли такой не появлялось. Я их берег. И вот недавно обнаружил все в той же куче старых бумаг.

Я не стенографист. Поэтому записывал не все, а что успевал. Со временем навострился не просто строчить, а улавливать мысль выступавшего и ее-то записывать. Кто пробовал заниматься таким же делом, тот поймет, насколько это трудно. В устных выступлениях мысли, как правило, путаются и рвутся на полуслове, порой их и вовсе нельзя уловить, а записывать что-то надо. Приходится из всех «нитей выступления» вязать одну «главную нить». Как у нас порой говорят: «Красной нитью проходит мысль…» или «Доказательства шиты белыми нитками». Вот и распутываешь словесное рукоделие, вытаскивая «красную» из клубка белых.

Могу сказать, что сам по себе поиск смысла в речи — занятие увлекательное. Одни, не подозревая, говорят вещи умные и дельные, другие сознательно несут ахинею, пытаясь скрыть истинный смысл, третьи пользуются чужими идеями, выдавая их за свои, а четвертые, напротив, стараются собственные суждения приписать кому-нибудь из авторитетов или выдать их за народную мудрость. Все это, по-моему, интересно и поучительно.

Решив опубликовать выписки из старых протоколов, я снял все имена и фамилии выступавших, заменив их обобщенными словами: «докладчик», «рецензент», «председатель», «автор», «оратор» или просто «голос». Сделал это не только потому, что не хочу спустя годы ставить кого-то в неловкое положение, напоминая ему его же слова двадцатипятилетней давности. Нет, не только. Просто большинство выступлений, на наш нынешний взгляд, весьма безлики и характеризуют не столько самого оратора, сколько тогдашний общепринятый стиль речи и способ мышления. В отличие от них, народные поэты Аббаз Дабылов и Садык Нурымбетов говорили по-своему, их ни с кем не спутаешь, потому-то их имена я и не стал заменять на анонимные «оратор» или «голос».

Надо еще признаться, что допустил маленькую вольность. Не удержался и кое-где прокомментировал протокольные записи, а порой вспоминал и высказывания дедушки, аксакалов или коше-бия, когда эти высказывания казались мне уместными.

Впрочем, я не документалист и надеюсь, что подобное своеволие извинительно. Чуточка «отсебятины» в художественном произведении не повредит.

Да (едва не забыл), номера протоколов тоже условные. Протокол № 1 не означает, что он был первым из тех, которые я вел тогда, а значит это всего-навсего, что он первый из тех, что я предлагаю читателю в данной книге. Итак…