— Спасибо, Андрей Петрович, — каким-то чужим голосом сказала Марийка и так и застыла, прижав сверток к груди, с вымученной улыбкой на лице, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не заплакать.
— До свидания, Марийка!
— До свидания, Андрей Петрович!
У ограды госпиталя ждал «газик», присланный управлением погранвойск.
Андрей дружески пожал Марийке запястье, распрощался с провожавшими его врачами, медсестрами, ходячими ранеными, еще раз кивнул на прощанье Марийке.
Она ответила и все так же, не разжимая рук, осталась стоять у ограды, следя за ним широко открытыми, почему-то испуганными глазами. Андрей вспомнил платформу с углем, тревожные гудки паровоза, рев самолетов, частую дробь пулеметных очередей, топот многих ног, беженцев, штурмующих эшелон, и такие же вот широко открытые, испуганные глаза склонившейся над ним Марийки, страшный крик ее, когда не стало матери. Уже садясь в машину рядом с шофером, еще раз оглянулся, запомнил Марийку навсегда — тоненькую, в белом халате, с прижатыми к груди руками, с белым как бумага без единой кровинки лицом.
ГЛАВА 3. ХЕЙДАР
— Акбелек! Ёлбарс! Айлан! Айлан!
Ичан отстранился от костра, стал всматриваться в ночь, туда, где у подножия скалы с неясным топотом и шумом теснилась отара.
В освещенном красноватым пламенем кругу появились две огромные туркменские овчарки с обрезанными ушами, свирепыми мордами, на мгновение замерли, увидев пришельца, сидевшего напротив Ичана, и, словно подстегнутые бичом, умчались в темноту.
Ичан вскочил на ноги, пробежал вслед за ними несколько шагов. Он и сквозь тьму угадывал, как мчится по кругу ближе к отаре Акбелек — Белая нога, а навстречу ей подальше от овец — могучий, смело нападавший на волка Тигр — Ёлбарс.
Вот они встретились где-то там, за отарой. Это Ичан узнал по тому, как коротко рявкнул Ёлбарс, приветствуя свою подругу. Спустя две-три минуты обе собаки снова выскочили к свету костра.
— Айлан! Айлан!
Это означало: «Кружись», «Беги по кругу»!
Рявкнув друг на друга, Ёлбарс и Акбелек начали второй круг патрульной пробежки, а Ичан все еще стоял, всматриваясь в слабо освещенную звездами Мглу, как будто там можно было найти ответы на мучившие его вопросы.
Ичан не торопился возвращаться к Хейдару, пришедшему к огню прямо из ночи. Он даже думал сейчас совсем не о нем, потому что еще не решил, как о нем думать, и не знал, зачем пришел этот человек одного с ним племени, с которым впервые встретился он за тысячи километров отсюда — в заполярных шахтах Воркуты.
Ичан стоял и смотрел, определяя, как ведет себя отара, думал о своих собаках. Акбелек — та никуда от овец не уйдет. Задремлет чабан, отара двинется с места, Акбелек — за ней. Хозяину — «Гав-гав!», вставай, мол, уходим... А вот Ёлбарс — пустая голова — в прошлую осень за волчицей гулять пошел. Ичан сам видел, как по горному хребту пробежала гуськом цепочка волков, а среди них — огромная белая собака. Как раз в это время целую неделю пропадал Ёлбарс. Ичан готов был поклясться аллахом, что именно Ёлбарс якшался с волками, забыв, для чего существует. Волки боялись Ёлбарса и не трогали его. А он их не боялся, но тоже не трогал. Ёлбарс их просто не видел, этих проклятых волков. Он видел одну волчицу!.. Ест за двоих. Давал сегодня Ичан собакам хамид ногола — ячменные колобки. Ёлбарс свой колобок съел и еще в руки смотрел, хвостом вилял, просил глазами: «Ай, Ичан, дай еще немного, очень мало ты мне дал!..»
Ичан вздохнул, покосился на костер, перед которым как будто задремал, лежа на кошме, старый Хейдар, со злостью подумал: «Надо у колхозного сторожа берданку взять, убить этого Ёлбарса. А если еще раз волчица придет, этот Ёлбарс сам ей в подарок лучшего барашка отдаст?!»
Ожесточившись сердцем против Ёлбарса, Ичан подумал, что в присутствии гостя так стоять и смотреть в темноту, когда с отарой ничего не может случиться, просто неприлично. Еще раз вздохнув, он бегом (Ичан не ходил, только бегал) вернулся к костру.
Старик по-прежнему лежал против огня на кошме, Ичан увидел, как он прикрепил к проволоке кусочек терьяку — опия, прислонил его к выкатившимся из костра углям, поднес к носу и с наслаждением стал потягивать в себя закурившийся сизоватый дымок.
Ичан подумал: «Ай, Хейдар, у тебя, видно, денег нет даже трубку купить! Терьякеш, а покурить как человек не можешь!» Ему стало жаль Хейдара. Терьяк это — «арам иш» — поганое дело. Но старик, видно, часто доставлял себе эту губительную утеху: у него от каленой проволоки и усы, и борода, и даже брови местами совсем обгорели. И сам такой, что, наверное, год не чесался, не мылся. А ему все равно, только бы покурить. Раньше красивый, сильный джигит был, даже в Воркуте на тяжелой работе: там терьяк было трудно достать...
Ичан подбросил в костер несколько обломков арчи, окинул взглядом свое хозяйство; в тунче, похожей на кувшин, уже закипал чай, под скалой пасся развьюченный ишак, тут же лежали переметные сумы — хурджуны, в которых чабаны, завьючив ишака, перетаскивали с места на место свой скарб.