Капут

Несколько дней назад на Капри Аксель Мунте поведал мне историю Эдди Бисмарка. Эдди уехал с Капри провести несколько недель в имении Бисмарков в Швейцарии, но военное командование неожиданно вызвало его оттуда в Германию. Так Эдди оказался в казармах Страсбурга в отчаянии и, как сказала Вероника, très gêné, в большом затруднении. Рассказывая об армейских приключениях Эдди Бисмарка, Аксель Мунте смеялся; обнажая острые зубы, он стоял, опершись о трость в накинутом на худые плечи плаще, голова его тряслась от смеха, а окружающий морской пейзаж с оливковыми деревьями и скалами, к которому он прислонялся как к стене, казалось, сотрясался от грозовых раскатов. Мы стояли на вершине его башни Материта, и неуемное зловредное коварство Акселя Мунте сверкало под голубым небом Капри, как одинокое дерево; даже трава не росла у его ног, в его иссушающей пыльной тени, даже земля вокруг него потрескалась, а из трещин изредка высовывались ящерицы тусклого зеленого цвета. Человек, земля, деревья и ящерицы казались написанными кистью Эль Греко. Достав из кармана письмо Эдди Бисмарка, Аксель Мунте стал громко читать его, как старый комедиант на потеху публике, намеренно спотыкаясь на каждом слове, останавливаясь в конце каждой фразы со злобным фырканьем в седую бородку, этот деревянный человек повторял по нескольку раз одно и то же слово, раздражаясь и делая вид, что не знает, как произнести его. «Рядовой Эдди Бисмарк! – кричал Аксель Мунте, подняв руку и размахивая письмом как знаменем. – Рядовой Эдди Бисмарк! Вперед, шагом марш! Für Gott und Vaterland! Ih! Ih! Ih! За Бога и Фатерланд!»

– Но это справедливо и благородно, – сказал посол Италии Дино Альфиери своим дурашливым и ласковым голосом, – что Германия призвала под ружье лучших своих сынов. И это прекрасно, что Бисмарк сражается простым солдатом в армии рейха.

Все рассмеялись, а Дорнберг сказал с особым значением:

– C’est grâce à Eddi que l’Allemagne gagnera la guerre[278].

Несколькими днями раньше перед отъездом с Капри в Финляндию я спустился в Гранде-Марину и, бродя по узким улочкам, зажатым между высоких стен в пятнах морской соли, оказался перед «Фортино», виллой Моны Уилльямс, где Эдди Бисмарк в отсутствие оставшейся в Америке Моны ревностно исполнял должность housekeeper, домоправителя. Шел дождь, и вилла «Фортино» имела меланхоличный нездоровый вид.

«Господин Бисмарк отправился на войну», – сказал садовник, увидев меня проходящим мимо. Образ светловолосого застенчивого Эдди, чистящего картошку на армейской кухне в Страсбурге, наполнил меня злорадным весельем. «Господин граф отправился на войну, вперед, марш! Für Gott und Vaterland!» – кричал Аксель Мунте, захлебываясь в сухом смехе и злобной радости и размахивая письмом Эдди.

– На поле боя Эдди будет, конечно же, прекрасным солдатом, достойным своего имени, – сказал Альфиери, и все рассмеялись.

– Eddi est un très gentil garçon, je l’aime beaucoup, – сказала Анна Мария Бисмарк, – cette guerre, sans lui, ne serait qu’unе guerre da goujats[279].

Анна Мария – шведка, она замужем за братом Эдди, князем Отто фон Бисмарком, советником немецкого посольства в Риме.

– Le nom qu’il porte est trop beau pour un champ de bataille[280], – иронично заметил граф Дорнберг.

– Je ne verrais rien de plus ridicule, pour un Bismarck, que de se faire tuer dans сette guerre[281], – сказала Анна Мария.

– Oh, oui! Ce serait vraiment ridicule[282], – злорадно молвила княгиня Агата Ратибор.

– N’est-ce pas?[283] – сказала Анна Мария, бросив на Агату ласковый пренебрежительный взгляд.