Капризы Клио

Некоторое время Дарнли скитался по стране, но его никто не преследовал, и только двери всех знатных домов – противников или верноподданных королевы – захлопывались перед его носом. Всеми одинаково презираемый, в конце концов он оказался в Глазго у своего отца, графа Леннокса. Там король стал искать забвения в эле и бестолковых развлечениях, то гоняясь по окрестностям с собаками и соколами за дичью, то заводя случайные любовные интрижки с вульгарными особами.

Так Мария, не доведя до логического конца свои планы мести, упустила время. Не повесив мужа за измену и подстрекательство к убийству, не отправив его, на худой конец, в изгнание, она совершила роковую ошибку.

Самоуверенный, мужественный Босуэлл, циничный властолюбец и грубый вояка, но в то же время образованный человек, оказался тем другом, на которого Мария могла положиться в трудную минуту. Он не бросил ее на произвол судьбы в Холируде, предводительствовал собранным войском и быстро приобрел громадное влияние на королеву. Пользуясь почти безграничной властью – несравнимо большей, чем его предшественник Риццо, – Босуэлл повсюду сопровождал Марию и участвовал во всех ее делах. Марии он казался олицетворением достоинств, которых были лишены оба ее законных супруга[12], и случилось то, что должно было случиться – в ее душе проснулось чувство. Противиться ему или скрывать его было бесполезно. Это была не просто любовь, а настоящий пожар, шквал, ураган.

Дело дошло до того, что в июне, составляя завещание перед родами, Мария назначила Босуэлла опекуном ребенка и регентом королевства в случае своей смерти. Дарнли же отказала единственное бриллиантовое кольцо, которое тот надел ей на палец во время венчания. «Это кольцо в день свадьбы подарил мне король – пусть ему и остается», – пренебрежительно писала она.

Разумеется, о каком-либо возмездии королю теперь не могло быть и речи – во-первых, это выглядело бы устранением помехи с пути любовников, а во-вторых, будущему ребенку, во избежание осложнений, связанных с кривотолками о нежной дружбе королевы с Давидом Риццо, необходимо было официальное признание законного отца.

Босуэлл вознесся на недосягаемую высоту и, конечно, стал костью поперек горла завистливым баронам и лордам. Вся Шотландия ненавидела его за цинизм, беспринципность и жестокость.

Родился наследник; король, приехавший в Холируд на крестины, был весьма прохладно встречен Марри и Аргайлом; Босуэлл старался вовсе не замечать его. Выздоравливающая королева при каждом удобном случае демонстрировала свое презрение к мужу и намеренно ласково обращалась в его присутствии с фаворитом. Униженный пуще прежнего, Дарнли снова удалился в Глазго.

В конце июля внезапно разразился грандиозный скандал: забыв об осторожности, королева уединилась с Босуэллом в Аллоэ. Прослышав об этом, Дарнли примчался снова, тщетно пытаясь отстоять свои права короля и супруга, но был без всяких объяснений выгнан вон. Тут он впервые почувствовал, что его жизнь подвергается опасности, и понял, что лучше бы ему совсем покинуть Шотландию, однако, на свою беду, он не внял голосу разума. Глупая мальчишеская самонадеянность заставила его вернуться к соколам и гончим и сделать вид, будто он ждет своего часа.

При дворе Дарнли теперь почти не появлялся. Даже когда в октябре Мария заболела и лежала при смерти в Джедборо[13], он показался на один день и снова исчез, хотя положение королевы оставалось опасным. Правда, на сей раз ее хворь не вызвала бы сочувствия, окажись на его месте любой другой: Мария занемогла после того, как проскакала на коне тридцать миль туда и обратно в один день, помчавшись в замок Эрмитаж в безумном страхе за своего Босуэлла, получившего три тяжелые раны в пограничной стычке с контрабандистами. В Джедборо Дарнли повстречал и самого раненого Босуэлла, в свою очередь поспешившего проведать Марию после известия о ее болезни. Босуэлл держался более чем надменно, и хотя пренебрежение к королю выказывали все, кому не лень, презрение со стороны любовника Марии глубоко уязвило Дарнли.

Отношения супругов достигли критической точки. Все вокруг понимали, что долго так продолжаться не может.

В конце ноября Мария набиралась сил в Крэйгмилларе. Сидя перед пламенем жарко растопленного камина, исхудавшая королева пыталась согреться и унять озноб. Из горностаевой оторочки ее темно-пурпурной накидки выглядывало одно только осунувшееся, прозрачное личико. Под печальными синими глазами залегли тени, отчего они казались еще больше и печальнее. Держась рукой за спинку кресла, подле нее стоял чернобородый Босуэлл. Его грубое лицо с ястребиным носом нельзя было назвать красивым, но женщин оно притягивало неодолимо.

– Лучше бы я умерла! – вздохнув, сказала королева.

Граф поморщился, отбросил упавшие на лоб кудри и тоже вздохнул.

– Никогда не стал бы желать собственной смерти только потому, что кто-то стоит на пути к заветной цели, – вполголоса отозвался он. В другом конце комнаты над столом склонились восстановленный в должности секретаря Мэйтленд Лесингтонский и граф Аргайл.