Капойо

- Приятно? - прошептала Айлери. - Мой муж безумен. Он безумный старик, который мучает меня. - Она говорила громче и громче. - Он страшный! Он смотрит так, как будто ненавидит меня! Я теряю сознание от страха! Он не разговаривает со мной! Как это может быть приятно? Я была в синяках! - почти кричала она. - Он касался меня так, что я думала - он раздавит меня!

Гелиэр побледнела, и Рида зажала рот рукой.

Аяна встала. Она снова прошлась по комнате, выглянув на балкон. Серое небо, похожее на рисунок грифелем, растёртый пальцем, нависало над парком. Несмотря на облака, воздух нагрелся, напоминая о том, что сейчас лето, а весёлое пение птиц в парке казалось какой-то насмешкой над этой несчастной девочкой. Аяне было невыносимо горько. Он гоняет слуг, он мучает жену. Чтобы он мучился в десять раз сильнее, подонок!

- Так бывает не всегда, - сказала она, свирепо грызя ноготь. - Иногда тебя тянет к мужчине и хочется смотреть на него. Тогда его прикосновения не противны, а взгляд не кажется страшным. Тебе, наоборот, хочется, чтобы он тоже смотрел на тебя. Не все мужчины страшные, понимаете? Даже родные братья и сёстры все разные. Вот, чтобы далеко не ходить за примером. Ваш кир Мират. Они с твоим мужем родственники, но при этом совсем не похожи.

Айлери кивнула с закрытыми глазами. Гелиэр смутилась.

- Да, - сказала Рида. - Кир Атар совсем другой.

- Ну вот. И тот человек, что нравится тебе, Айлери, он тоже вряд ли был бы тебе противен. Как ты вообще умудрилась тут кого-то разглядеть? Ты же всё время в комнате!

- Он вёз меня из Тайкета к... к мужу...

- Ох, Айлери, - с острым сожалением сказала Аяна. - Это, конечно, тяжко...

- Но что... что мне делать... - спросила Айлери. - Что?!

Аяна остановилась.

- На меня напали двое, - раздельно проговорила она, оставив в покое ноготь. - Я тогда носила дитя. Они хотели... осквернить меня. Я стукнула одного из них табуреткой, и его голова хрустнула. Я не знаю, остался ли он жив, но второй... Ладно. Его пырнули ножом.

- Что ты говоришь такое... - ужаснулась Гелиэр. - Что?..

- Ничего. Это вино говорит, а не я. Я просто думаю, что... Мужская половина... Кир Анвер... Но ножи тут отбирают.

Она рассмеялась. Девушки смотрели на неё ошеломлённо.

- Нет, нет. Естественно, никто не убьёт твоего мужа, Айлери, и я в том числе. Это вино сейчас думает и говорит за меня. Прости.

Она ходила по комнате, кусая губу, и зацепилась взглядом за короб с кемандже.

- Ты зря не играешь, Айлери. Ты бы успела научиться. Это помогает. Кемандже поёт, как истерзанная душа, но твоя собственная душа при этом становится светлее.

Она снова разгрызла губу до крови и остановилась, потом сунула руку в карман и достала сложенную и смятую бумажку.

- Гели, у тебя есть платок? - спросила она, прикладывая бумажку к губе. На белом листе отпечатывались красные пятнышки. - Я тут снова...

- Нет, - сказала Гелиэр. - Я не брала с собой. Думала, ты носишь...

Аяна посмотрела на красные пятна на белом и развернула бумажку.

38. Бьётся в горле песня моя

       Бьётся в горле песня моя,

       Останься, молю!

       Взгляд твой, тяжелее копья,

       Сердцем ловлю.

       Тронуть не смею я руку,

       Не уходи,

       Следы на песке, и ни звука,

       Иду позади.

       Жил я, и сердце моё билось подле тебя.

       Словно огонь

       Опалил мои крылья, я мёртв, но хожу по земле.

       Я ослеплён.

       Я улыбаюсь, но пусто внутри, моё тело – лишь тень

       На опустевшей земле, и я падаю в бездну и тьму

       Ядом разлуки пропитанный факел не может гореть

       Брошу на землю его и сойду в изначальную мглу,

       Ты, уходя, забрала путеводную нить, что вела меня к свету.

Несколько мгновений она всматривалась в незнакомый почерк, и вдруг распахнула глаза, потом нагнулась, подняла свой стакан и допила вино из него. В ушах стучало. Это были слова той рваной, рыдающей песни, которую Конда подарил ей, когда пришёл с «Фидиндо» на её праздник рождения. Сегодня, двадцать седьмого июля, был его праздник рождения, но Аяна не могла сделать ему подарок, потому что он был слишком далеко. Зато теперь у неё были слова той песни.

Аяна стояла и вспоминала мелодию, которую подбирала по памяти.

- Почему ты мычишь над бумажкой? - спросила Рида.

- Это слова. Это слова той мелодии, которой мой любимый позвал меня. - Она подняла палец. - Погоди. Мне надо... Сейчас.

Аяна села, не отрывая слегка плывущий взгляд от бумажки, и так же не глядя отставила стакан. Она нагнулась и на ощупь вытянула кемандже, потом вслепую поправила строй и вытянула рубашку, второпях косо подложенную под струны и выбившуюся с одного края.

Наконец она понимала, как именно надо это играть.

Она просунула пальцы в смычок.