Капойо

Как раз тогда, когда она лежала в тёплой воде купели и пила вино в большом доме кира Суро Лутана. Потрясающе!

Ей хотелось с размаху бить себя по голове этой тетрадью. Нет. Не себя! Это всё Тави! Она пять месяцев провела взаперти у него. Конда был тут, он был в Ордалле. Всё это время. Он ждал её и не дождался, пока Тави мучил её одиночеством, а она мучила девушек своей кемандже. Вверх-вниз.

Она лежала на конторской книге и плакала. Он вернётся в декабре. А что если он поедет за ней, в долину, и не найдёт? Тогда мама поймёт, что они не встретились... Мама! Что с ней будет тогда...

– Кирья, записи поплыли, – сказал Ирделл. – Верни, пожалуйста, книгу, а то мне ответ держать перед старшим.

Аяна подняла голову и ещё раз посмотрела на имя Конды, выведенное чёрными чернилами, которые теперь слегка расплылись. Она поддёрнула широкий голубой манжет халата и вытерла лицо рукавом рубашки.

– Спасибо, Ирделл, – сказала она хрипло, вынимая из кармана медяк и оставляя на столе.

Харвилл сказал, что в Арнае принято платить за сведения и за помощь. Даже если сведения тебя не обрадовали. Эти сведения были как раз из таких.

3. Этого мало

Ташта бродил вокруг Аяны, которая отрешённо сидела на обрывистом берегу, глядя в море. В голове глухо стучало. Вот и всё. Теперь остаётся только ждать. Ждать и надеяться, что ещё какой-то шторм или те морские разбойники возле Рети не... не задержат его. Чем дольше его не будет, тем дольше она не узнает, где её сестра умудрилась покинуть «Фидиндо». Надежды рухнули: Лойка не ждёт её с вышивкой в комнате дома с жёлтой штукатуркой. Аяна не найдёт Верделла в ближайшее время. Она опять одна, с маленьким Кимо на руках, и опять Конда болтается где-то посреди прекрасного, вольного, широкого клятого солёного моря с её сердцем в руках.

До постоялого двора она добиралась раз в десять дольше, чем ехала до порта, блуждала по каким-то закоулкам, возвращалась на перекрёстки и несколько раз чуть не заблудилась. В голове и в животе трясся липкий студенистый кисель из речных водорослей. На неё, наверное, смотрели – она была женщиной с голубыми волосами, которая поздним вечером ехала по улице верхом, без седла. Всё равно. Всё равно. Лойка...

Бесплотным духом ондео она поднялась в комнату, развязала поясок наряда и рванула его с плеч. Анкэ, Чамэ, Айол, Ригрета, Кадиар, Харвилл... Все смотрели на неё с таким же суеверным ужасом, как мальчик, что шарахнулся от неё в коридоре. Кимат спал у стены, на матрасе, на свёрнутом керио.

Он не увидит отца в ближайшее время.

Веточка купресы упала на пол. У Аяны подкосились ноги. Она села на пол там же, где стояла.

Смугловатое лицо Чамэ заметно побелело даже в надвигающихся сумерках.

– Ригрета, принеси воды, – негромко сказала она.

Аяна сидела на полу и смотрела на зелёную веточку. Мама. Что она скажет маме, если не найдёт Лойку?

Что теперь делать-то?

– Аяна, милая, держись, – тихо сказала Чамэ. – У тебя хотя бы остался сын от него.

– Ты бы сходила к его семье. Они, наверное, тоже горюют, – сказал Айол.

Аяна вдруг опомнилась. Восемь месяцев. О чём они говорят?

– Он не умер. – Она подняла голову, в которой резко прояснилось. – Он жив. Он ушёл в море.

Чамэ чуть не заплакала. Её лицо осветилось бесконечным облегчением. 

Аяна встала, держась за протянутые руки Анкэ и Ригреты.

– Мы уж подумали... – сказала Ригрета, ставя на стол кружку с водой.

– Он ушёл на восемь месяцев в море, – пробормотала Аяна, держась за виски. – Он ушёл неделю назад и вернётся в декабре.

Ригрета пожевала губу..

– Ну тогда тебе надо к его родне, – сказала Чамэ.

– Я не могу. У нас нет бумаг. У меня нет даже этого вашего документа об имени. Ребёнка отберут.

Наступило тяжёлое, гнетущее молчание.

– Ты называла его мужем, – напомнила с укором Чамэ.

– Мы заключили союз по моим обычаям.

– Но ты же...

– Я знаю, – сказала Аяна, вцепляясь обеими руками в столешницу грубого грязного стола, на котором ожидал темноты незажжённый светильник. – Теперь знаю. Мне сказали в дороге, что здесь это не считается.

– Ты можешь поехать с нами. В сентябре мы будем, скорее всего, ещё тут, – сказал Айол. – У кира Суро.

– А потом, до декабря? Он вернётся в декабре. Я не выдержу столько в дороге с Кимо. Но у меня нет работы тут. Я не потяну оплату постоялого двора, еды и прочего. Деньги заканчиваются всегда слишком быстро.

Руки дрожали. Она наклонилась и подняла веточку купресы с пола, села за стол и долго разглядывала её. Потом вынула нож и несколько раз провела по коре, как она делала дома, перед тем, как убрать для аромата в полотняный шкафчик или сундук.

Купреса пахла так, что накатившая сразу же тоска по дому казалась просто невыносимой. Молчание было гнетущим. Аяна отрешённо смотрела на купресу, потом встала и нагнулась к коробу кемандже, открыла защёлку и сунула туда надрезанную веточку.

Она шла к Конде больше двух лет. И еще треть этого срока ей надо продержаться в ожидании его. Снова. Терзаясь от неизвестности насчёт судьбы Лойки.