капля крови

 И ему снова видится день его приезда в Ленинград, уже после победы, в таких отчетливых подробностях, словно война давно закончилась и он вовсе не находится в подвале дома на Кирхенштрассе, 21, в маленьком городке Восточной Пруссии, северо-восточнее Гольдапа, в окружении противника, словно ему не предстоит пробиться через линию фронта, а затем идти с боями до победного конца.

 Поезд подходит к самому Ленинграду. Как быстро промелькнули за широким окном пассажирского вагона Тосно, Поповка, Колпино, Фарфоровый пост; там и перрона-то никакого нет!

 Вот они уже миновали Ленинград-Навалочный, вот запасные пути, где когда-то стоял их эшелон, где он распрощался с Ларисой.

 Странно лишь, что поезд идет под обстрелом, и лампочка на столике в купе все время мигает, отзываясь на каждый разрыв. Ведь блокада давно снята, мама вернулась из эвакуации. Ленинград снова в глубоком тылу. А какое имеет значение — глубокий это тыл или неглубокий, ведь война уже закончилась, потому он и получил долгожданный отпуск домой!

 Поезд с разгона громыхает по стрелкам, скоро перрон Московского вокзала, поезд прибывает на знакомую пятую платформу, замедляет ход, но Олег никак не может очнуться, и проводник вагона трясет его за плечо.

  23 Олег вскакивает, протирает глаза, видит знакомую плошку на столе.

 — Пора, — глухо говорит проводник, чьи обязанности почему-то исполняет Пестряков. — Тимошка уже собрался.

 Черемных видел, что Пестряков долго-долго стоял у изголовья спящего и все не решался его разбудить, словно лейтенант мог выспаться за несколько лишних минут или минуты эти могли отвести от него предстоящую опасность.

 Лейтенант повернулся и увидел, что Тимоша, с гранатой и кинжалом на поясе, с автоматом, висящим поперек груди, производит нечто подобное бегу на месте.

 — И тебе советую, — подморгнул он лейтенанту. — Проверить себя перед поиском. Культурно. Чтобы ничего не бренчало, не звенело, не гремело. А то можно обнаружить себя благодаря пустяку.

 Лейтенант тоже принялся имитировать бег на месте. Планшет шумно зашлепал по кожанке, и лейтенант заправил ремешки под пояс.

 — Так пистолет способнее носить. — Пестряков сам подтянул кобуру лейтенанта по поясу вперед и налево. — На ихний манер. Наши зря пистолеты за спиной прячут, да еще под правой рукой…

 Тимоша вывалил на столик содержимое всех своих карманов и вывернул их наизнанку. Чего там только не было! Кисточка Для бритья, запал от гранаты, орденская книжка, огрызок карандаша, пуговицы, янтарный мундштук, колода игральных карт заграничного рисунка, обрывок бикфордова шнура, свисток, лейтенантские погоны, какие-то монеты, половинка крупной сырой картофелины.

 — Как же я про нее забыл? — Тимоша очистил пестряковским кинжалом срез картофелины, к ней налипли крошки хлеба, табаку, чаю, пороху. — Питайся, механик!

 Черемных принялся грызть картофелину:

 — Откуда она у тебя?

 — Моя лаборатория, — приосанился Тимоша. — Найдешь спирт. И до того попадается крепкий — огонь! На сапог капнет — дыра. И не знаешь — можно пить или нельзя. Вдруг отрава? Ну, сделаешь срез на картошке, окунешь. Потемнеет — выливаю спирт, конечно, с переживаниями. А если белая картошка остается — можно пить. Порядок.

 — Ну и дошлый же ты парень! — усмехнулся в усы Пестряков.

 — Весьма остроумно! — похвалил лейтенант. — Крахмал! Моментальная реакция…

 Потому ли, что Тимоша нашел эту жалкую картофелину и она так аппетитно хрустела у Черемных на зубах, потому ли, что зашла речь о крахмале, но лейтенант с мучительной силой ощутил голод.

 Последние дни лейтенант все чаще и с большими подробностями вспоминал бригадную кухню: вкусный, до головокружения сытный дымок подымается над варевом…

 В последний раз лейтенант обедал на рассвете, перед тем как танки совершили марш-бросок. Повар налил ему в котелок наваристого борща. Мяса было столько, что ложка стояла торчком, а на поверхности борща плавали золотые кружочки жира. Жаль, человек не устроен так, чтобы наесться впрок: на три дня, на пять дней, на неделю…

 Пестряков озабоченно оглядел лейтенанта. Как осунулся парень, как спал с лица! А все-таки румянец стойко держится на его щеках.

 Не хотелось, ох как Пестрякову не хотелось отправлять лейтенанта без автомата в такую прогулку! Пистолет и граната — небогатый арсенал, но что поделаешь? Ведь сам Пестряков тоже не может остаться без оружия! В диске у него осталось только двенадцать патронов и один патрон особого назначения — у Черемных.

 — Вот оно, мое секретное оружие фау-один. — Тимоша поправил кинжал на поясе. — А это нехай будет фау-два. — Он похлопал по гранате. — Между прочим, слово «фрау» я хорошо понимаю. А «фау» — дело темное…

 — Фау? Первая буква немецкого слова» «фергельтунг», — разъяснил лейтенант с обычной готовностью. — В переводе значит возмездие.

 — Фау — оружие опасное. Самолеты-снаряды, — напомнил Черемных. — Геббельс давно стращает этим секретом…

 — Такой секрет Геббельс может только своим мертвецам доверить. — Пестряков недобро усмехнулся. — На погосте народ надежный. Не разболтают…

 Лейтенант от всей души рассмеялся, показав белые зубы, и добавил: