Капля крепкого

Все зависит от того, кто этот человек, как и где он умер. Если респектабельный член общества и озаботился составить подробное завещание, его собственность будет распределена согласно указаниям в завещании. (Разумеется, после того, как приходящая медсестра прикарманит несколько симпатичных вещичек, точно зная, что именно их собирался подарить ей покойный.) Затем нагрянут родственники и начнут сражаться из-за всякой ерунды, и родные братья и сестры непременно перегрызутся из-за пустяков, вспоминая детские обиды и споры.

А если завещания нет, они начнут борьбу за более существенные доли наследства.

Но если умерший испустил дух в ночлежке в Бауэри или в жалкой меблированной комнатушке для бедняков, если копы положили его тело в пластиковый мешок и задернули молнию, а потом, чертыхаясь, стащили его вниз по лестнице, можно не сомневаться: пиши пропало всем мало-мальски ценным вещам. Заначка на черный день, пара баксов, оставшихся от последнего выданного властями пособия, свернутая в несколько раз и спрятанная в ботинке десятидолларовая купюра — ни один родственник ничего этого не найдет. Все заберут копы.

Лично я всегда забирал. Научился этому у напарника, который доходчиво объяснил этическую сторону ситуации.

«Этика, — сказал он, — состоит в том, чтобы честно поделиться с напарником».

И потому я грабил покойников. И не могу сказать, что потом не спал из-за этого ночами или же выпивал хотя бы на каплю больше виски, чем обычно. Даже приблизительно не могу представить, сколько всего денег я украл за эти годы.

Обычно мы находили по пять, десять долларов, ни разу до сотни не дотягивало. Впрочем, в один прекрасный день мне пришлось поделить с напарником целых девятьсот семьдесят два доллара. Я хорошо запомнил эту сумму. Мы тщательно поделили ее на две части, и каждому досталось по четыреста восемьдесят шесть долларов, что было в ту пору немалым подспорьем.

Помню, как уходили из дома, преисполненные чувства благодарности и уважения к покойному старичку, который ненамеренно стал нашим благодетелем. (Он напился, упал в ванной, раскроил череп и истек кровью, не приходя в сознание.) Мы были готовы возненавидеть его за беспорядок, который он устроил, но деньги заставили переменить отношение к этому человеку. Нет, разумеется, совсем не обязательно умирать вот так в Бауэри; к примеру, актер Уильям Холден[40] умудрился уйти на тот свет именно таким образом примерно за год до того, как я выпил свою последнюю рюмку.

Вот еще несколько имен для списка, если я когда-нибудь дойду до Восьмой ступени. Как же просить прощения у людей, чьи имена вылетели у тебя из головы в ту же секунду, как только ты составил отчет? Я даже не был уверен, что поступал дурно, забирая эти деньги. Если бы мы с напарником их там оставили, «бабки» непременно прикарманил бы кто-то другой. Да и вообще, кому должны принадлежать эти деньги по закону? Штату Нью-Йорк? И на кой черт, допустим, какому-нибудь бюро в Олбани эти пять или десять долларов, и даже такой царский подарок, как девятьсот семьдесят два доллара?

С другой стороны, то были не мои деньги.

Словом, пополнить мой список могли множество Джонов Доу и Ричардов Роу, а также парочка Мэри Моу. Потому как женщины тоже, представьте себе, умирают, по естественным и неестественным причинам, и тебе приходится заглядывать к ним в кошелек в поисках документа, удостоверяющего личность, правильно? И ты всегда находишь там пару баксов.

Одно время я работал с напарником, который не побрезговал вынуть пару золотых серег в виде обручей из ушей мертвой проститутки.

— Похоже, каратов восемнадцать, — заметил он. — Зачем, скажи на милость, бедняжке золотые серьги, если ее все равно закопают в общей безымянной могиле?

Я сказал, что он может оставить их себе.

— Уверен?…

— Да, — ответил я, — совершенно уверен. Жалко было бы разбивать пару серег.

Как благородно с моей стороны. Возможно, этого хватит, чтобы я после смерти оказался на небесах.

«Чего хорошего ты сделал в своей жизни?» — «Ну, Святой Петр, как-то раз я мог украсть золотую серьгу из уха мертвой шлюхи. Но воздержался…»

Глава 26

— Даже не сразу тебя признал, — покачал я головой.

Донна усмехнулась и взбила волосы.

— Что, совсем на себя не похожа?

Длинные рыжие волосы, спадавшие прежде на плечи и время от времени на глаза, были по-мальчишески коротко подстрижены и завиты в мелкие плотные кудряшки, шапочкой покрывающие голову.

— Правда, ей здорово? — спросил сидящий за рулем Ричард. — Настоящее превращение или преображение. Даже не знаю, как правильно, а?

Ни один из нас не смог ответить на этот вопрос.

— Ладно, как бы оно там ни называлось, одним словом, метаморфоза! Из Бренды Старр[41] в Маленькую Сиротку Энни.[42]

— Лучше бы ты этого мне не говорил, — выдала она. — Мне всегда страшно нравилась Бренда Старр.

— Но что ты имеешь против Энни?

— Ничего. Но никогда не хотела быть на нее похожей. — Она сидела на переднем сиденье рядом с Ричардом, закинув руку за спинку кресла и развернувшись, чтобы видеть меня. — Ну, Мэтью С.? Каков ваш вердикт?