Капкан на волкодлака

— И оставить ее в уверенности, что она победила? Увы, порой доводы разума — ничто перед самолюбием. Да и привыкла я к ней. Вносит, знаете ли, в жизнь некое разнообразие.

— Мне казалось, ваша жизнь и так довольно… разнообразна.

Она присела и юбки расправила.

Картинная поза, но не смотрится неестественной, скорее уж подчеркивает хрупкую красоту честной вдовы. И вид на грудь открывается преотменный.

— Ну что вы… какое разнообразие… свадьба — похороны…

Вздох.

И улыбка.

— И так четыре раза, — завершил Себастьян. — Позволите узнать, почему?

— Что конкретно вас интересует? Свадьбы или похороны?

— Пожалуй, мне кажется, что одно тесно связано с другим…

Она засмеялась, и смех был приятен.

— Надеюсь, вы не думаете, что это я виновата в их смерти… меня проверяли. Трижды… Марта постаралась. Она мечтает о том, что однажды меня посадят.

— Но вы не виновны?

— Никоим образом. Видите ли, Себастьян, — его имя она произносила нараспев, и в голосе проскальзывали мурлычущие ноты. — Но все мои дорогие супруги пребывали в том почтенном возрасте, когда смерть их — явление вполне естественное… о том у меня и заключение имеется.

Лукаво улыбнувшись, она добавила:

— Четыре заключения.

— Очень предусмотрительно с вашей стороны.

— Увы, положение обязывает… люди любят позлословить, а молодая вдова — существо уязвимое…

— И все-таки… почему старики? Вы ведь могли бы составить партию куда более интересную… с вашей внешностью, с вашим очарованием…

— Вы мне льстите и безбожно…

— Нет, что вы, я вам льщу вполне по — божески… пока.

Ресницы Славы затрепетали, а на щеках появился румянец, фарфорово — нежный, притягательный. Она наклонилась и мягкий локон скользнул по шее, лаская.

— Князь… вы ведь не станете осуждать девушку за ее маленькие слабости…

— Вам нравятся старики?

— Не то, чтобы нравятся… но у меня с детства была мечта…

— Какая?

— Она покажется вам… немного странной…

— Ничего…

— …и быть может, совершенно неправильной…

Она говорила все тише и тише, заставляя Себастьяна наклоняться, чтобы расслышать:

— Многие женщины мечтают о странном…

Запах ее духов, густой и сладковатый, обволакивал. А на белой шее, притягивая взгляд, дрожала синяя жилка.

— Я мечтала… — Слава смотрела сквозь ресницы. — Я так мечтала… похоронить мужа…

Себастьян от неожиданности закашлялся, и Слава любезно похлопала по спине.

— С вами все хорошо?

— Замечательно, — соврал Себастьян и взгляд от белой шеи отвел, устремив на пухлого щеночка, выряженного шутом. В стеклянных глазах его почудилось сочувствие.

— Вы разочарованы.

— Скорее удивлен. Не подумайте, что я вас осуждаю… по роду своей деятельности я знаю, что многие женщины желают похоронить мужа. А некоторые и не отказывают себе в реализации оного желания… по разным причинам. Но вот все-таки обычно уже после свадьбы… у вас же, так понимаю, наоборот.

Слава кивнула и замерла.

Воплощенная кротость.

— Чаю! — дверь распахнулась без стука, и давешняя бабища, которая успела переодеться в ярко — красное миткалевое платье, вкатила тележку. — С булками.

— Спасибо, Марта, — шепотом ответила Слава. — Ты очень заботлива.

По лицу Марты нельзя было понять, расстроила ее похвала, либо же наоборот.

— Можешь идти…

— Куда?

— На рынок, — с некоторым раздражением произнесла Слава.

— Так вчерась была.

— И сегодня сходи.

— А чего мне там сення делать-то? — подивилась Марта.

— Яиц купи.

— Есть две дюжины.

— Тогда мяса.

— И свининка в леднике лежить — с, и говядинка… и баранья четвертушка… кролики, — она перечисляла старательно, загибая могучие заскорузлые пальцы, и с каждым словом панна Бжеслава бледнела все сильней. Кажется, в нынешней схватке победа грозила остаться за Мартой.

И та сжалилась.

— А вот меду нету. Прошлым разом порченый был.

— Хорошо… купи тогда меда…

— И пряников.

— И пряников, — согласилась Бжеслава, и когда Марта вытянула руку, вложила в нее черный, с изящною вышивкой, кошель. — Иди… погуляй… сделай себе подарок.

— Уж не сумлевайся. Сделаю.

Прозвучало почти угрозой.

Уходила Марта нарочито медленно, в дверях и вовсе замерла, косяк разглядывая, ворча что-то о погоде, ремонте и больных костях… Бжеслава слушала молча, только фарфоровый румянец на ее щеках сделался чересчур уж ярким. И когда внизу хлопнула дверь, она выдохнула:

— Вот так и живем… а чай пить не советую.

— Отравит?

— Отравить — это вряд ли, Марта хорошо готовит, но приворотного подлить вполне способна. Все надеется, что я выгодно выйду замуж и съеду.

— А вы?

Она печально улыбнулась:

— Я привыкла и к дому… и к Марте… и наверное, мы с ней, как в сказке, умрем в один день. Что до моей мечты, которая показалась вам странной, то я сама много думала над всем этим…

Взмах рукой, и широкий рукав соскальзывает, обнажая белое хрупкое запястье, перечеркнутое черною лентой траурного браслета.

— И к каким же выводам пришли?