Капитаны в законе

– Да ты никак обиделся? Напрасно. Я ж по-доброму, чисто в поиске общих тем для дальнейшего разговора и твоего увещевания за искреннее покаяние.

– Счас ты у меня и ниц падешь, и каяться будешь, – пробормотал Романец, вскакивая и вновь бросаясь на ловкого тверича.

– Ой, ну я тебя умоляю, – хмыкнул Сангре и вновь ловко увернулся, исхитрившись, как и в первый раз, поставить подножку, а пока Романец лежал, посоветовал: – Лучше иди кидаться головой в навоз, пока я руки с карманов не повытягал!

Так длилось несколько минут – один кидается, второй отскакивает, притом частенько успевая подсечь ногу атакующего. К исходу третьей минуты злость Романца перешла всяческие границы – ибо всякий раз желанный миг казался совсем близок, вот он, вражий кафтанец, хватай, а затем… Но проклятый трус постоянно ускользал. Только что стоял впереди, и на тебе, пустота, притом из этой пустоты время от времени прилетал увесистый пинок, и Романец снова и снова укладывался на сухую вытоптанную землю, загребая носом и бородой пыль.

А вдобавок этот ненавистный ни на секунду не умолкающий голос, осыпающий оскорблениями. Мол, чего-то ты, мил человек, летаешь низко. Никак к дождю. И все в том же духе. Но окончательно добило бывшего мытника, когда во время очередного падения с него свалилась шапка, откатившись к ногам неуловимого врага, и тот не преминул сей факт прокомментировать:

– Ты чего, падаль заплесневелая, так меня зауважал, что решил мне свою шапку под ноги кинуть? Ну, хорошо, коль просишь, ладно, вытру я ею сапоги, а то они у меня запылились.

Романец поднял голову и чуть ли не взвыл от ярости, видя, как незнакомец и впрямь обмахивает пыль со своих сапог его шапкой. Безудержный гнев помешал ему сообразить – коль противник столь ловок, давно пора действовать как-то иначе. Но бешенство его оказалось настолько сильно, что ума хватило лишь извлечь засапожник. И в очередную атаку он ринулся с ножом наперевес.

Однако в тот же миг собственная шапка полетела ему в лицо, а в следующее мгновение что-то больно врезалось в подбородок. Правда, на сей раз Романец не упал, но зато согнулся в три погибели от неимоверной боли во рту. Да еще вдобавок туда чего-то попало. Он с отвращением выплюнул это и ошалело уставился на маленький окровавленный кусочек мяса, с ужасом догадываясь, что на самом деле…

– Ой, ой, а пена изо рта – любой шампунь позавидует. И алая, как роза, – раздалось почти над ухом и тут же: – Стоять, шлимазлы! Не лезть в божий суд или вас господь покарает… из самострелов.

Кому это было адресовано, Романец не понял, да оно его и не интересовало. Но коли враг отвлекся на его спутников, значит, можно попытаться и… Вытянув нож вперед, бывший мытник, не разгибаясь, бросился вбок, на голос, надеясь хоть теперь-то успеть, наколоть подлую тварь на острое лезвие… Но получилось хуже некуда. Мало того, что подлый враг ускользнул, вдобавок он сам ощутил резкую жгучую боль в районе подбородка.

– Эпиляция, – невозмутимо пояснил Сангре, вертя в руках вырванный из бороды Романца увесистый пучок волос. – Извини, но воска нет, пришлось руками.

Бешенство и без того раздирало бывшего тверского мытника, не давая ни сосредоточиться, ни обдумать очередную атаку, а выдранный из бороды клок и вовсе довел его до исступления. Он вновь попытался сделать выпад, но тот закончился очередным сильным ударом, на сей раз в зубы. Романец непроизвольно выпрямился и откуда-то сбоку услышал прежний голос, укоризненно вещавший:

– Ну хоть разогнулся, а то кланяешься, кланяешься. Мне даже неудобно. Слушай, а кидаешься-то ты на меня почему? Обнять хочешь или что поинтереснее придумал, противный? Так это ты не по адресу – я с дерьмом отродясь дел не имел. Для таких дел тебе надо бы к жителям Содома и Гоморры. Они – народ неприхотливый, и даже таким уродом, как ты, брезговать не станут. Но смотри, могут и перепутать. У тебя ж рожа и задница одинаково выглядят. Хотя если и спутают – невелика беда, перевернут и повторят.

Выдать достойный ответ Романец не смог – оставшийся во рту обрубок языка напрочь отказывался служить хозяину, однако новое оскорбление придало ему силы и он, взревев, ринулся на обидчика. Увы, тот в очередной раз в самый последний момент опять исчез и не просто, но успев угодить носком сапога прямо по…

– А-а-а! – истошно заорал он, вновь сгибаясь пополам.

– Совсем забыл спросить: а детишки-то у тебя имеются? – бывший мытник попытался ответить, что это не его дело, но смог лишь промычать нечто нечленораздельное. – Стало быть, нету, – сделал вывод Сангре. – Это хорошо, потому как теперь их у тебя с божьей и моей помощью точно не будет, ибо хороший хирург, памятуя клятву Гиппократа, завсегда подсобит плохому танцору.

И последовал новый страшный удар, от коего Романец, скрючившись и схватившись обеими руками за пах, полетел на землю. Только теперь до него сквозь бешеную ярость дошла трезвая мысль, что дела складываются совсем худо. Но неподалеку раздались чьи-то встревоженные голоса:

– Бегут, бегут! Московляне бегут!