Капитаны ищут путь

Хорошо, что ребята, разметав руки, храпели в каютках и не видели капитана. Он сильно взволнован, этот обычно сдержанный человек с орлиным профилем и ироническим взором.

Остров Бичи, бухта Эребус. Тишь. Пришлепывают волны, скрипит мачта. Капитан Руал Амундсен пристально глядит на берег.

Еще и не родился Руал в том домике, что в нескольких милях южнее Осло, когда к этому острову, в эту бухту вошли корабли Джона Франклина. «Эребус» и «Террор» становились на якорь посреди тех волн, что не сильно накатывали в этот августовский вечер на борта «Йоа». Свистали дудки боцманов, мелькали синие куртки матросов. Старый сэр Джон (ему было тогда вдвое больше, чем капитану «Йоа» теперь) стоял на шканцах, и глаза его светились грустью и тревогой. На острове Бичи предстояло ему зимовать. Где-то здесь, посреди голых валунов, на пустынном острове Бичи цинга караулит его моряков… «Но он, — думает Руал Амундсен, — по прежнему своему опыту знает, что в этих местах человек часто принужден делать то, чего ему меньше всего хочется…»

Руал Амундсен глядит на берег. Тьма сгущается. Кресты на береговых камнях кажутся еще более покосившимися, чем они покосились на самом деле. Могилы моряков Франклина. По весне «Эребус», «Террор» вновь подняли флаги и ушли в море. Ушли по дороге туда, откуда не возвращаются…

А потом был найден листок «бутылочной почты». Капитан Амундсен помнит лаконичную фразу о смерти капитана Франклина. Но он не считает ее вполне справедливой, эту скупую строчку. Джон Франклин не умер, ибо не умирает тот, кто примером своим зажигает другие сердца. А ведь пример старого Джона зажег сотни сердец.

Он, Джон Франклин, указал верный путь, наиболее приемлемый путь по Северо-Западному проходу. И, хотя до сей поры ни один корабль не совершил сквозной рейс по этому пути, все же прав древний поэт Гораций: «Для смертных нет невозможного».

Нет невозможного для смертных! Эта гордая мысль, дошедшая из вековых далей и подтвержденная вековым человеческим опытом, владеет душой тридцатилетнего норвежца, что сидит на палубе яхты «Йоа», курит трубку и, щурясь, глядит на остров Бичи, на бухту Эребус.

Капитан поднимается и подходит к борту. Он рассеянно выколачивает из трубки золу, и ночной бриз подхватывает ее. Орлиное лицо капитана светлеет, будто с этим пеплом развеялись и его печальные мысли. И тень старого Джона Франклина ведет за руки другие видения прошлого. Руал Амундсен, чуть улыбаясь, кивает им, как добрым знакомым…

Мальчик с одутловатыми щеками и упрямо поджатыми губами. Маленький норвежец в куртке, застегнутой на все пуговицы, в туфлях на толстом каблуке и высоких, маминой вязки, белых шерстяных чулках. Отца уж нет, старшие братья разъехались. Они живут вдвоем с матерью в Осло. Мама мечтает о том времени, когда Руал будет ходить в традиционной студенческой шапочке с черной кисточкой. Ей так хочется, чтоб младший сын сделался медиком. Так хочется…

Руал не в силах огорчить маму; он старательно зубрит уроки и соглашается: ну конечно же, он будет доктором и, конечно же, на дверях их дома прибьют медную дощечку: «Руал Амундсен, доктор медицины».

Улыбка материнских глаз! Разве ее позабудешь, даже если ты уже и капитан дальнего плавания, хлебнувший соленый воздух океанов?

Итак, он аккуратно ходил в гимназию и, твердо пристукивая каблуками, возвращался по улицам Осло домой. Он торопливо обедал, отирая губы салфеткой, благодарил маму и скрывался в своей комнатке. А там… там ждал его иной мир.

Руал низко склонялся над книгой (он был сильно близорук и по-мальчишечьи стыдился этого) и читал затаив дыхание страницу за страницей. Во льдах и бурях брел англичанин. Англичанин выбивался из сил. Страшно перевернуть еще одну страницу — путешественник должен погибнуть. О, нет, он нашел… мох. Потом англичанин идет дальше. Ни крошки съестного. Англичанин гложет кожу мокасин…

Руал незряче глядит перед собой. Нет, никогда еще не читал он ничего более захватывающего, чем эта книга о первых путешествиях Джона Франклина. Никогда…

С Руалом произошли перемены. Они не на шутку встревожили мать. Мальчик начал спать зимой (норвежской зимой!) при отворенных настежь окнах.

— Не простужусь, мама, — улыбаясь говорил он. — Я просто люблю свежий воздух.

С этим можно еще было согласиться.

Мальчик подолгу пропадал в Нурмаркене, излюбленном месте спортсменов Осло, и до полного изнеможения гонял на лыжах.

— Мужчина должен быть сильным, — отвечал он на ее укоры.

И с этим тоже нельзя было не согласиться.

Мальчик ограничивал себя в пище — она-то уж знает его аппетит, ее не проведешь, — а однажды, пусть лопнут ее глаза, коли это не так, она видела, как он пробовал глодать башмаки. Мать перепугалась и отчитала сына. В остальном же она ни в чем не могла упрекнуть его. Он был послушен и прилежен в ученье.

Когда Руалу исполнилось восемнадцать, он, не переча матери, поступил на медицинский факультет, надел традиционную студенческую шапочку с черной кисточкой и начал аккуратно посещать университет.