Капитанская дочка

Beaupr?, in his native country, had been a hairdresser, then a soldier in Prussia, and then had come to Russia to be "outchitel," without very well knowing the meaning of this word.	Бопре в отечестве своем был парикмахером, потом в Пруссии солдатом, потом приехал в Россию pour ?tre outchitel, не очень понимая значения этого слова.
He was a good creature, but wonderfully absent and hare-brained.	Он был добрый малый, но ветрен и беспутен до крайности.
His greatest weakness was a love of the fair sex.	Главною его слабостию была страсть к прекрасному полу; не редко за свои нежности получал он толчки, от которых охал по целым суткам.
Neither, as he said himself, was he averse to the bottle, that is, as we say in Russia, that his passion was drink.	К тому же не был он (по его выражению) и врагом бутылки, т. е. (говоря по-русски) любил хлебнуть лишнее.
But, as in our house the wine only appeared at table, and then only in liqueur glasses, and as on these occasions it somehow never came to the turn of the "outchitel" to be served at all, my Beaupr? soon accustomed himself to the Russian brandy, and ended by even preferring it to all the wines of his native country as much better for the stomach.	Но как вино подавалось у нас только за обедом, и то по рюмочке, причем учителя обыкновенно и обносили, то мой Бопре очень скоро привык к русской настойке, и даже стал предпочитать ее винам своего отечества, как не в пример более полезную для желудка.
We became great friends, and though, according to the contract, he had engaged himself to teach me French, German, and all the sciences, he liked better learning of me to chatter Russian indifferently. Each of us busied himself with our own affairs; our friendship was firm, and I did not wish for a better mentor.	Мы тотчас поладили, и хотя по контракту обязан он был учить меня по-французски, по-немецки и всем наукам, но он предпочел наскоро выучиться от меня кое-как болтать по-русски, - и потом каждый из нас занимался уже своим делом. Мы жили душа в душу. Другого ментора я и не желал.
But Fate soon parted us, and it was through an event which I am going to relate.	Но вскоре судьба нас разлучила, и вот по какому случаю:
The washerwoman, Polashka, a fat girl, pitted with small-pox, and the one-eyed cow-girl, Akoulka, came one fine day to my mother with such stories against the "moussi?," that she, who did not at all like these kind of jokes, in her turn complained to my father, who, a man of hasty temperament, instantly sent for that rascal of a Frenchman.	Прачка Палашка, толстая и рябая девка, и кривая коровница Акулька как-то согласились в одно время кинуться матушке в ноги, винясь в преступной слабости и с плачем жалуясь на мусье, обольстившего их неопытность. Матушка шутить этим не любила, и пожаловалась батюшке. У него расправа была коротка. Он тотчас потребовал каналью француза.
He was answered humbly that the "moussi?" was giving me a lesson.	Доложили, что мусье давал мне свой урок.
My father ran to my room.	Батюшка пошел в мою комнату.
Beaupr? was sleeping on his bed the sleep of the just.	В это время Бопре спал на кровати сном невинности.
As for me, I was absorbed in a deeply interesting occupation.	Я был занят делом.
A map had been procured for me from Moscow, which hung against the wall without ever being used, and which had been tempting me for a long time from the size and strength of its paper.	Надобно знать, что для меня выписана была из Москвы географическая карта. Она висела на стене безо всякого употребления и давно соблазняла меня шириною и добротою бумаги.