Капитан Ришар

Шлик положил на стол рядом с собой карабин, с которым он не расставался ни на одно мгновение, вытащил из кармана бумагу с правительственной печатью и сам прочел ее:

«Будет выдана сумма в две тысячи талеров любому, кто, состоя в рядах армии, передаст в руки властей капитана Ришара…»

— О! — воскликнула в отчаянии Лизхен. — Все пропало!

— Капитан Ришар? — повторил пастор, побледнев так, что можно было подумать, будто он при смерти. — Капитан Ришар? Там действительно стоит это имя?

— Ну да, черт побери! — сказал Шлик. — Прочитайте сами…

— Капитан Ришар! — произнес пастор, бросаясь к карабину, положенному капралом на стол, и, схватив его так стремительно, что жандарм не успел этому воспрепятствовать. — Тогда не вы, а я, я сам…

И он кинулся вверх по лестнице, но на первой же ступеньке натолкнулся на Лизхен, упавшую на колени; обняв его, она закричала:

— Отец, именем сестры Маргариты, которая простила, умирая!

— О, — прошептал Шлик, — что же такое происходит?

На какое-то мгновение все замерли на месте; затем пастор медленно выпустил карабин из левой руки, а правой протянул Лизхен ключ от шкафа.

— На, возьми, дочь моя, — сказал он, — делай так, как тебе подсказывает твое сердце, и пусть на то будет Божья воля!

— О! — воскликнула Лизхен. — Отец мой, вам вся моя любовь, вам вся моя жизнь!

Тогда пастор, почти потеряв сознание, бессильно упал в кресло на глазах удивленного жандарма.

В это время дверь комнаты Маргариты на мгновение открылась, а затем медленно закрылась.

— Господин Шлик, — сказал через минуту пастор, вытирая со лба пот, свидетельствующий о той борьбе, которую он выдержал с самим собой, — господин Шлик, вы получите деньги, за вычетом трех талеров, так как сегодня утром я отдал их как милостыню, и они принесли мне счастье, поскольку сегодня вечером я смог спасти жизнь одному из себе подобных.

— Три талера? — сказал Шлик. — Э! Право, господин Вальдек, я не стану придираться к такой мелочи, совершая доброе дело. Однако, как объясню я жене отсутствие этих трех талеров? Если бы я был французом, то сказал бы, что проел их, но я немец и скажу ей, что пропил их!

Капрал завершал свою речь, указывающую на глубокое знание темперамента обоих народов, к которым он поочередно принадлежал, когда вернулась Лизхен с мешком в руке.

— Вот деньги, — сказала она, запыхавшись, поскольку бежала за ними туда и обратно.

— Спасибо, моя прекрасная фрейлейн, — сказал капрал, беря мешок с деньгами из рук Лизхен, — если бы вы были менее красивы, меня мучили бы угрызения совести; но с вашей внешностью, спасибо Господу Богу, нет необходимости иметь приданое!

— Господин Шлик, — серьезно сказал пастор, — на этот раз вы мне дали честное слово!

— О господин Вальдек, будьте спокойны! Только попросите кузена Нейманна поскорее вернуться в Абенсберг, даже если вам придется поехать туда к нему вместе с вашей прелестной дочкой и отпраздновать помолвку там!

В то же самое время, когда за капралом закрылась дверь во двор, дверь из комнаты открылась и капитан спустился по лестнице, но ни Лизхен, ни старик не заметили его. Тем более что, как только исчез Шлик, Лизхен бросилась в объятия пастора.

— О дорогой мой отец, — проговорила она, — как вы добры, какое у вас великое сердце!

Старик прижал на минуту дочь к своему сердцу с печальной улыбкой; затем, отстранив ее от себя, сказал:

— Подожди, теперь я позову этого человека…

— Но ни одного слова, не так ли, отец мой, ни одного упрека? — сказала Лизхен.

— О, будь спокойна, дитя мое, — сказал ей пастор. — Без этого в чем же будет заслуга моего поступка?

Но, подняв голову, чтобы позвать капитана Ришара, он заметил молодого человека, прислонившегося к перилам лестницы. Вся кровь прилила к его сердцу.

— Вы были тут, сударь? — спросил он.

— Да, — ответил молодой человек. — Я все слышал и должен повторить то, что сейчас сказала ваша дочь. О господин Штиллер, как вы добры, какое у вас великое сердце!

— А! Так вы знаете, кто я такой?

— Этот портрет в простенке меж двух окон…

— Вы узнали ее, сударь?

Молодой человек вытащил из кармана медальон.

— Благодаря этой миниатюре, которую мой брат взял на память, — проговорил он, — и которую он оставил мне, умирая, поручив найти пастора Штиллера и его дочь Маргариту; он завещал ей все свое состояние, и не для того, чтобы исправить причиненное ей зло, а чтобы искупить его.

— Но тогда, сударь, — задыхаясь, воскликнула Лизхен, — капитан Ришар?..

— Нас было два брата, дорогая Лизхен, два брата-близнеца, мы оба были военными, оба капитанами, и так походили друг на друга, что нас различали лишь по разным мундирам. Шлик был знаком с моим братом, как вы только что видели, но спутал меня с ним… Это мой брат был виновником вашей трагедии, Лизхен, а умирая, он поручил мне просить у вас прощения.

— О отец, отец! — прошептала Лизхен, опускаясь к ногам старика.

* * *

Неделю спустя пастор Штиллер получил из Амстердама письмо, в котором были только эти слова: