Капитан Ришар

— Конечно! Вы отлично понимаете, господин Вальдек: если заговорщика арестует капрал — он станет вахмистром, если это будет вахмистр — он станет младшим лейтенантом; а между тем, так как того непременно поймают…

— Шлик, что вы такое говорите? — воскликнул пастор.

— Я говорю, что его непременно поймают, господин Вальдек, если не здесь, то где-нибудь недалеко… И я вернулся, чтобы сделать вам одно предложение, справедливость которого вы поймете.

— Какое предложение?

— Так вот, мне кажется, что лучше я получу эту премию и повышение, чем кто-нибудь другой.

— Несчастный! — воскликнул пастор.

Лизхен, не проронив ни слова, протянула обе руки к капралу.

— Проклятие! — продолжал Шлик. — Я жандарм, господин пастор, а две тысячи талеров — это мое жалованье за два года.

— О!.. И вы господин Шлик, столь великодушный только что, за такую жалкую сумму…

— Черт побери! Господин Вальдек, что вы говорите! Две тысячи талеров — это не жалкая сумма, а в те времена, когда я рассказывал свои истории начальнику главного штаба, я часто рисковал своей головой за пять сотен!

— Но, несчастный! — воскликнул пастор. — Этот человек, голова которого оценена, один из ваших бывших братьев по оружию!

— Я это отлично помню, — сказал, почесывая ухо, Шлик, — и это меня огорчает.

Лизхен несколько воспряла духом.

— И вы, Шлик, хладнокровно позволите его расстрелять?

Девушка почувствовала, как ее охватила дрожь.

— Черт возьми, господин Вальдек! Я в полном отчаянии! — ответил капрал. — Но что вы хотите? Сейчас деньги — вещь редкая, и, поймите меня, если надо подняться лишь на двенадцать ступенек, чтобы на тринадцатой подобрать мешок с двумя тысячами талеров… черт! это очень заманчиво!

И при этих словах жандарм, чтобы не оставить никаких сомнений у пастора, бросил взгляд на дверь комнаты второго этажа.

— О! Вы, господин Шлик, вы такой честный человек, — прошептала Лизхен.

— Вот именно, фрейлейн, — сказал Шлик, прервав ее на полуслове, — и остаюсь честным человеком, поскольку я жандарм, а мой долг арестовывать людей в случае необходимости.

— О! Даже жандарм вроде вас имеет сердце! — воскликнула девушка.

— Да, конечно, у меня есть сердце, фрейлейн Лизхен, но в то же время у меня есть жена, которую надо кормить, и дочь-невеста: не выдают же девушку замуж без приданого, вы это знаете, господин Вальдек, вы ведь во всем себе отказываете, чтобы собрать приданое для фрейлейн Лизхен; так вот, эти две тысячи талеров будут приданым для моей дочери!

— Вы забываете, господин Шлик, что часть этой суммы отойдет вашим товарищам.

— Ни в коем случае; в предписании великого герцога говорится: «Тому, кто арестует…» А между тем мои товарищи легли спать и я поостерегусь будить их! А так как я один задержу заговорщика, вся премия достанется мне одному.

— Отец мой, — прошептала Лизхен на ухо пастора, — я никогда не выйду замуж!

Пастор посмотрел на свою дочь с глубокой нежностью.

— И ты еще говоришь, что не любишь его! — прошептал он.

Затем он обернулся к жандарму:

— Послушайте, Шлик.

— Слушаю, господин пастор, но разрешите мне, пока я вас слушаю, не спускать глаз с этой двери. (И он обернулся к двери комнаты Маргариты.) — Вот так, теперь я вас внимательно слушаю.

— Вы сожалеете о том, что должны сделать, не так ли? — спросил его пастор.

— Я в отчаянии, — ответил капрал.

— И не с легкой душой обрекаете вы на смерть этого человека, вашего бывшего соратника, брата по оружию?

— Я никогда не утешусь, господин пастор, никогда!

— Так что, если вы заработаете эти две тысячи талеров, но не станете арестовывать этого несчастного изгнанника…

— За жалость не платят, господин пастор.

— Иногда, господин Шлик.

— Кто же?

— Те, для кого жалость не только добродетель, но и долг.

— Отец мой! — радостно воскликнула девушка.

— Если, например, я дал бы вам две тысячи талеров?

— Вы?

— Да, я, чтобы спасти жизнь этого человека.

— Остается продвижение по службе, господин Вальдек.

— Но это продвижение не обязательно состоится!

— Хорошо, господин Вальдек, слово чести, тогда, поскольку я тоже со своей стороны хочу чем-нибудь пожертвовать, я жертвую продвижением по службе.

— И дадите скрыться человеку, которого вы преследуете?

— Иначе говоря, — подхватил, улыбаясь, жандарм, — если бы вы мне дали две тысячи талеров, господин Вальдек, это было бы так прекрасно с вашей стороны и я был бы так глубоко восхищен этим поступком, что вам осталось бы лишь указать мне, в какую сторону повернуть голову и сказать, на сколько времени надо закрыть глаза!

— Дитя мое! — сказал пастор Лизхен. — Возьми этот ключ… Ты знаешь, где лежат деньги.

— Отец! О отец! — воскликнула девушка, целуя руку пастору.

— Одну минуту, господин Вальдек! — сказал Шлик.

— Что такое? Вы берете назад свое слово? — спросил пастор.

— Боже мой! Боже мой! — прошептала Лизхен.

— Нет, — сказал Шлик, — слово есть слово, и договор остается в силе, только я хочу, чтобы вы знали, что я не краду у вас две тысячи талеров. Вот постановление, о котором идет речь.