Капитан Ришар

Около полульё — словно в той сказке, в которой бедным детям указывали дорогу разбросанные камешки, — путь прошедшей колонны указывали трупы, а вернее сказать, холмики и кровавые следы.

Когда они одолели пол-льё, оставалась только кровь раненых, которые смогли продолжить свой путь; затем, покрытая снегом, в свою очередь исчезла и кровь.

Братья были вне досягаемости русских снарядов; дальше нужно было идти наугад.

Через два часа лошадь, не получавшая корма от самого Смоленска, начала спотыкаться на каждом шагу и наконец упала. Два или три раза Луи удавалось поднимать ее.

Тогда Поль стал умолять Луи оставить его: тот, здоровый и тепло одетый, мог, взяв с собой медвежью шкуру, которой был накрыт его брат, догнать колонну и спастись (конечно, если ей это удастся); но Луи только пожал плечами.

— Брат, — сказал он, — ты видишь, что маршал сделал обманный маневр, который даст время армии Кутузова пройти, потом вернется назад, доберется до Днепра, перейдет его и присоединится к французской армии где-нибудь около Ляд или Орши.

Поль только покачал головой:

— Когда же, ты думаешь, колонна вернется обратно?

— Этой ночью или завтра утром, самое позднее, — уверенно ответил Луи.

— Тогда давай договоримся.

— Как?

— Ты обещаешь, что сдержишь слово?

— Говори.

— До завтрашнего утра я согласен на твою помощь; завтра на заре, если колонна не подберет нас, ты меня бросишь.

— Посмотрим.

— Завтра на заре ты меня оставишь?

— Хорошо, согласен, — ответил Луи, чтобы сломить сопротивление брата, — договорились.

— Дай твою руку.

— Вот она.

— До завтрашнего утра делай со мной что хочешь.

Луи оглянулся вокруг: какая-то армия — по-видимому, армия принца Евгения — стояла тут биваком; лишь одна-единственная изба осталась посреди белой пустыни: она несомненно служила укрытием для вице-короля. Луи поднял брата на руки, донес его к избе, прислонил к самой дальней ее стене, потом огляделся в поисках дров.

Несколько хилых елочек, грустных, белых, как привидения, виднелись то тут, то там; многие из них были срезаны пушечными ядрами. Луи собрал большую охапку ветвей и занес в избу, затем подобрал несколько стеблей соломы, лежавшей в углу.

Поль понял, что намеревается сделать брат, и протянул ему один из своих пистолетов; но Луи предложил не трогать их: это была защита от волков, которые, быть может, придут навестить их ночью, а также от казаков, которые безусловно навестят их на следующий день.

Он пошел к упавшей лошади, пошарил в кобурах и нашел там не только пару пистолетов, но еще и мешочек с порохом и пулями.

Довольный своей находкой, он вернулся обратно.

Раненый с глубокой нежностью следил за ним глазами. Чтобы успокоить брата, Луи старался казаться беспечным, почти веселым. Он стряхнул снег со смолистых веток, сложил их в кучу посреди избы, другую груду соорудил в углу, засунул под ветви всю найденную солому, достал из кармана клочок бумаги, завернул в него заряд пороха, оставил в пистолете часть порохового заряда, поднес дуло к бумаге и отпустил собачку. Пламя из пистолета зажгло бумагу, и порох тотчас же вспыхнул.

Тогда Луи быстро встал на колени и стал раздувать пламя: бумага и солома тут же разгорелись, а затем, не сразу, запылали и еловые ветви.

Пять минут спустя костер пылал, и надо было только поддерживать его.

— Ну, а теперь, — спросил Поль, — что мы будем есть?

— Подожди, — ответил ему Луи.

Он вернулся к лошади, чтобы отрезать от нее кусок тульским кинжалом, который ему дал его брат и который ему хорошо послужил, когда требовалось избавиться от русских; но бедное животное еще не сдохло и, словно предчувствуя, что его ждет, с трудом поднялось, вошло в хижину, приблизилось к огню и принялось щипать зеленые еловые ветки.

— Ах ты лакомка! — воскликнул Луи.

Убить лошадь у него не хватило мужества, да и Поль воспротивился этому: если бы удалось прибавить лошади немного сил, то на следующий день можно было бы ее использовать.

Луи отправился на разведку, оставив брату фляжку с сохранившимися в ней несколькими каплями водки. Он нашел лиственницу (ее ветки были менее горькими, чем у ели), срезал деревце целиком и вернулся, волоча его за собой. Самые нежные ростки послужили пищей лошади; ветки и ствол он отложил в сторону, чтобы поддерживать ими огонь.

Наступила ночь.

— Все это хорошо, — сказал Поль, — но что мы будем есть?

— Будь спокоен, — ответил Луи. — У меня есть план.

Вдруг с четырех или даже с пяти сторон послышался вой.

— О! — вскричал Луи. — Вот идет к нам ужин!

Через мгновение на снегу промелькнули черные тени. Иногда одна из них оборачивалась, глядя на огонь, и пламя, отражаясь в ее глазах, словно метало молнии.

— Понимаю, — сказал Поль, — первого, который подойдет поближе к избе, ты убьешь?

— Вот именно, брат.

— Возьми мои два пистолета: это версальские — они лучше твоих.

— Нет! Может быть, вокруг бродят казаки: они услышат выстрел и примчатся.

— Что же ты сделаешь?

Луи обмотал свою левую руку чепраком с лошади (поев побеги с лиственницы, она улеглась в углу избы), взял в правую руку кинжал, перевязав запястье платком, и спрятался за ствол дерева в десяти шагах от хижины.