Капитан Хорнблауэр

«Лидия» — быстроходное судно, коли делает семь с половиной узлов при таком бризе, хотя лучше всего она идет бакштаг. Если ветер не уляжется, они скоро достигнут мест, где вероятнее всего встретить противника. «Нативидад» медлителен, как почти все двухпалубные пятидесятипушечные суда. Хорнблауэр заметил это десять дней назад — неужели всего десять дней? Казалось, это было давным-давно — когда они вместе шли из залива Фонсека к Ла Либертаду. Если они встретятся в открытом море, он должен будет, полагаясь на поворотливость своего судна и опытность команды, переманеврировать «Нативидад» с его превосходящей огневой мощью. Если только корабли свалятся бортами, более многочисленные мятежники сметут его команду. Он должен держаться на отдалении и раз пять-шесть пройти у «Нативидада» за кормой, поливая его продольным огнем. Хорнблауэр, расхаживая по палубе, начал представлять себе бой, учитывая все возможные расклады — сохранит ли он преимущества наветренного положения, будет ли сильное волнение на море, произойдет ли бой вблизи берега или на отдалении.

Маленькая негритянка Геба выбралась на палубу, сверкая на солнце алым платком, и, прежде чем оторопевшая от возмущения команда успела ее остановить, прервала священную утреннюю прогулку капитана.

— Миледи спрашивает, не позавтракает ли с ней капитан? — прошепелявила она.

— А… что? — спросил Хорнблауэр, захваченный врасплох и резко выходя из полусна, потом, поняв, из-за какого пустяка его потревожили, загремел: — Нет, нет и нет! Скажите ее милости, я не буду с ней завтракать. Скажите, что я никогда не буду с ней завтракать. Скажите, что ни по какой причине меня нельзя беспокоить утром. Скажите, что ни вам, ни ей, не разрешается выходить на палубу до восьми склянок. Убирайтесь вниз!

Даже сейчас маленькая негритянка не осознала всей тяжести своего проступка. Она кивнула, улыбнулась и без тени раскаяния пошла прочь. Очевидно, она привыкла, что белые джентльмены до завтрака раздражительны, и не придавала этому никакого значения. Открытый световой люк кормовой каюты был совсем близко к тому месту, где гулял Хорнблауэр, и, очнувшись от своих грез, он слышал звон посуды и голоса — сперва Гебы, потом леди Барбары.

Звук, с которым матросы скребли палубу, пение такелажа, скрип древесины — ко всему этому он привык. С бака доносился гулкий грохот кувалды — оружейник поправлял погнутый во вчерашних злоключениях якорный рог. Хорнблауэр легко сносил любые корабельные звуки, но щебетанье женских язычков, долетавшее сквозь открытый световой люк, выводило его из себя. В гневе он пошел прочь. Душ не принес ему ожидаемой радости. Он обругал Полвила, будто бы неловко подавшего ему халат, порвал ветхую рубашку, которую Полвил ему протянул, и снова выругался. Невыносимо, чтоб его таким манером выгоняли с собственной палубы. Даже отличный кофе, подслащенный (как он любил) до приторности, не исправил его настроение, ни, тем более необходимость объяснить Бушу, что «Лидия» теперь должна отыскать и пленить «Нативидад», захваченный с таким трудом и переданный мятежникам, которые вдруг обернулись врагами.

— Есть, сэр, — мрачно сказал Буш, узнав о новом повороте событий. Он был так очевидно тактичен, так старательно воздержался от замечаний, что Хорнблауэр его обругал.

— Есть, сэр, — снова сказал Буш, отлично зная, за что ему досталось. Знал он и другое: если б он сказал не «есть, сэр», а что-нибудь иное, то получил бы еще больше. На самом деле он желал как-нибудь выразить Хорнблауэру свое сочувствие, но знал, что не осмелится сочувствовать своему непостижимому капитану.

В продолжение дня Хорнблауэр раскаялся в своей раздражительности. Щербатое вулканическое побережье быстро бежало мимо. Где-то впереди ждет «Нативидад». Предстоит отчаянная битва, и прежде, нежели это случится, следует тактично пригласить офицеров отобедать. Кроме того, Хорнблауэр отлично знал, что заинтересованный в служебном продвижении капитан не стал бы так бесцеремонно третировать леди Велели. Элементарная вежливость требует, чтоб он при первой же возможности свел гостью со своими офицерами за официальным обедом, пусть даже вечером она в присущей ей раскрепощенной манере уже беседовала с половиной из них на шканцах.