Капитан чёрных грешников

— Да, летом. И не из-за праздника он сюда приехал.

— Уж конечно нет. Я думаю, он отроду никогда не смеялся.

— Очень может быть.

— Так зачем же он приехал в Экс?

— Не знаю. Ты ведь знаешь: дядя всегда был человеком загадочным.

— И он встал в такую рань?

— Должно быть, так: освещенное окошко — это его кабинет.

— Послушай, Сен-Совер, а мне пришла в голову странная мысль.

— Что такое?

— А не заглянуть ли нам сейчас к нему?

— В таком наряде?

— А что?

— Господи! — воскликнул молодой юрист. — Да он меня так и наследства может лишить.

— Пустое! — возразил Рене де Лорж. — А мне было бы очень любопытно знать, что может делать твой дядя в такой час.

И он взялся за дверной молоток.

— Да ты с ума сошел! — воскликнул господин де Сен-Совер.

— Ничего, пошли!

И господин Рене де Лорж ударил молотком по дубовой двери, окованной железом.

II

Познакомимся наконец поближе с этой внушавшей страх личностью — с советником Феро, именовавшим себя Феро де Ла Пулардьер.

Его обитель — старинный дом на площади Дворца правосудия.

Это жилище — высокое, черное, всего с тремя окнами по фасаду каждого этажа, — выглядело так мрачно и зловеще, что, проходя мимо него, хотелось невольно прибавить шагу.

Советник Феро в нем родился, но с тех пор как вышел в отставку, подолгу в нем не задерживался.

Разве что два или три раза в год старая дорожная бер-лина, запряженная парой крестьянских лошадей, спускалась от городских ворот по улице Бельгард, останавливалась перед этим домом и высаживала старого магистрата, а на другой день он почти всегда уезжал. Но дом не был необитаем: весь он, кроме четвертого этажа, который советник оставил за собой, сдавался внаем.

Но что там жили за квартиранты!

Все люди самого бедного простонародья — почти нищие.

Каждый этаж был разделен на три тесных квартирки, и каждая из этих квартирок сдавалась либо семье из двух-трех человек, либо холостяку, который целый день был где-то на работе, а домой приходил только ночевать.

Занятия у этих людей были разные, и были они по большей части люди в городе пришлые.

Простой люд, даже живший по соседству, их не знал; утверждали, между прочим, что многие из них — люди с дурной репутацией.

Часто слышали, как судачат соседские кумушки: дескать, советник Феро, пока был на службе, так долго воевал с ворами, что под старость лет, видать, их полюбил — даже у себя дома селит.

Но людская молва была не права. Жильцы советника Феро были страшно бедны, однако правосудие никогда против них ничего не имело.

Но нет, как говорится, дыма без огня, и слухи эти пошли после одного происшествия, о котором мы сейчас расскажем.

Незадолго до того времени, когда началась наша повесть, самым старым жильцом господина Феро был старик, носильщик по ремеслу, а по прозванию — дядя Барнабо.

Этот человек был не из этих мест, хотя южанин, и когда он поселился в мансарде дома советника, его никто не знал.

Он был совершенно сед; лицо его хранило следы глубоких страданий; вместе с тем он был еще очень крепок, и десять лет кряду этот высокий старик, молчаливый и кроткий, у всех на виду безукоризненно исполнял свою нелегкую должность.

Однажды заметили, что он не сидит, как обычно, на углу улицы Понморо на своей раме носильщика в ожидании заказов.

На другой день он опять не появился, на третий — тоже.

Сообщили в полицию, взломали дверь его каморки и увидели: дядя Барнабо внезапно скончался у себя в постели.

Комиссар осмотрел помещение, обнаружил какие-то бумаги, кожаный мешочек с небольшими сбережениями в серебряной монете и, наконец, паспорт освобожденного каторжанина.

Дядя Барнабо оказался бывшим каторжником!

В то время советника Феро очень мало заботило, что о нем скажут.

Считалось, что он столь же скуп, сколь богат, а потому при любом случае говорили: пускай-де жилец платит за квартиру как можно больше, а остальное старого скрягу не волнует.

Между тем человек, облеченный доверием советника, исполнявший обязанности управляющего и консьержа, был, все по той же молве, достоин своего хозяина.

Этот человек был бывшим секретарем суда, некогда вынужденным продать свою должность за "невоздержность и неисправность". Тогда советник Феро взял его к себе на службу, и уже тогда все поразились, что человек высочайшей честности, магистрат, суровость которого вошла в поговорку, связался с таким отребьем.

То было тридцать лет тому назад, и все эти годы бывший секретарь, которого теперь называли просто дядя Милон, никогда не покидал службы у советника Феро.

Он-то и управлял домом, брал на себя ремонт, когда это было необходимо, собирал, как говорили, плату с жильцов в отсутствие хозяина, а когда приходилось — выгонял должников.

Есть пословица: каков хозяин, таков и слуга.

Бывший секретарь и бывший советник так долго жили вместе, что и внешне стали друг на друга похожи.

Оба высокие, с длинным костистым лицом, с холодными тусклыми глазами, с резкими и жесткими манерами.

Господин Феро всегда носил старую, но тщательно вычищенную одежду, а белье у него было простое, но ослепительной белизны.

Дядя Милон носил поношенный редингот, каскетку, зимой гамаши, и все это также было предельно опрятно.