Для сравнения приведу здесь по Геродоту известное сказание (несомненно греческого происхождения), о подобном угощении Арпага Астиагом. Астиаг убивает единственного тринадцатилетнего сына Арпага и разрезает его на части (отрезая член за членом). Одни из них он жарит, другие варит, и приглашает отца на пир. Самому Астиагу и прочим были поставлены столы с бараньим мясом, Арпагу же (были поданы) все части его собственного сына, за исключением лишь головы и оконечностей рук и ног, которые лежали, прикрытые, в стороне, в корзине. Когда Арпаг наелся, Астиаг спросил его, доволен ли он угощением. На ответ Арпага, что очень даже доволен, те, кому это было приказано, поднесли прикрытую голову ребёнка, его руки и ноги и, став пред ним, пригласили его открыть (корзину) и взять себе из неё, что ему будет угодно. Следуя приглашению, Арпаг открыл и увидал оконечности своего сына. Увидавши, он (однако) не растерялся и скрыл своё волнение. Астиаг спросил, знает ли он зверя, мясо которого он ел. Тот отвечал, что знает, и что всё приятно, что делает царь. Ответив таким образом и взявши остальное мясо, он отправился домой. Я полагаю, что потом он намеревался похоронить всё вместе». [785]
Нельзя не указать хоть мимоходом на интересную черту в этом сказании, что одна часть мяса варится, а другая жарится, как мы это видели и в некоторых других случаях. Но особенно важно для нас, что Арпаг «не растерялся (или даже просто не испугался) и скрыл своё волнение», вообще, что он, по-видимому, не особенно обиделся поступком Астиага. Эта черта объяснима только в том случае, если в первоначальной форме сказания умерщвление ребёнка представлялось делом дружбы, или по крайней мере поступком никак не обидным для Арпага. По Геродоту, Астиаг наказывает Арпага этим угощением за то, что тот оставил в живых молодого Кира, которого ему было велено покинуть в диком месте гор (на съедение зверям). Но ведь, по самому же Геродоту, опасения насчёт Кира оказались по крайней мере в глазах Астиага, неосновательными. Поэтому он должен радоваться, что Кир жив. И на самом деле мы видим, что вследствие счастливого спасения Кира он устраивает благодарственное жертвоприношение богам, и что он приглашает Арпага, виновника этого празднества, на пир. Арпаг является и радуется, что его непослушание послужило причиной такого счастья. [786] Если сопоставить всё это со смирением Арпага в конце рассказа, то станет очевидным, что мотив, будто царь питал потаённую злобу к Арпагу за непослушание, придуман только впоследствии, чтобы объяснить мнимую обиду Арпага.
Поэтому мне кажется, не должно подлежать сомнению, что первоначальная форма этого сказания была, приблизительно, следующая:
Герой (Арпаг) угощает божество мясом своего собственного, единого сына, предлагая ему руки, ноги и голову (?) жертвы и довольствуясь сам прочими частями тела.
Из этой основной формы читатель – после всего того, что сказано мною выше о подобных мифах – будет в состоянии вывести с легкостью тот вид сказания, который мы находим у Геродота. Что у каннибалов самыми вкусными частями человеческого тела считаются большей частью руки (ладони), ноги (голени) и голова (щеки), об этом мы уже говорили.
Если мы сблизим это сказание с вышеприведённым (об угощении Атрея), то окажется вероятным, что вражда Атрея с Фиестом есть тоже только позднейшее изменение. Не смея видеть прямого указания на дружелюбные отношения в том обстоятельстве, что оба являются братьями, мы тем не менее знаем по крайней мере, что все рассказы о вражде этих братьев встречаются только у трагиков и вообще у позднейших писателей. [787] Если мы устраним этот мотив вражды, то главное различие сказаний об Арпаге и о Фиесте будет состоять, по-видимому, в том, что у Фиеста было двое сыновей, в то время как у Арпага один – «единородный». Это обстоятельство очень важно. Если нам не удастся объяснить это разногласие сказаний влиянием позднейших догадок и изменений, то мы должны будем признать, что мы имеем здесь дело с двумя различными сказаниями, вытекающими, несмотря на кажущееся сходство, из различных источников. Тогда и сделанный выше вывод об отношении Фиеста к Атрею, сделанный на основании сближения этих сказаний, окажется, если не вполне ошибочным, то по крайней мере лишённым достаточной убедительности. Что у Фиеста было двое сыновей, это, по-видимому, подтверждается всеми источниками. Мы узнаем даже их имена (что во всяком случае не лишено значения) из Гигина, у которого сказание передаётся в следующем виде:
«Атрей, сын Пелопа и Ипподамии, желая отомстить брату Фиесту за обиду, помирился с ним (на вид) и пригласил его в своё государство. (Затем) умертвив сыновей его, Тантала и Плисфена, он поднёс их Фиесту в виде пищи. Во время еды Атрей велел принести руки и головы детей. Вследствие этого преступления даже солнце изменило направление своей колесницы. [Значит, всё это происходило во время летнего или зимнего поворота солнца]. Фиест же, узнав о безбожном поступке (брата), бежал»… [788]