Читаем Кандидат на выбраковку полностью

– Нерв восстановится. Придется потрудиться, но он обязательно восстановится. Как только из реанимации переведут в палату, начнешь заниматься с физиотерапевтом, – говорил он очень уверенным голосом. Я верил ему.

– Больно очень.

– Сейчас попрошу медсестру вколоть тебе обезболивающее.

– Спасибо, вам, большое, Сергей Тимофеевич!

– Я пошел домой. Смотри мне, больше не умирай.

– Не, больше не буду. Постараюсь, – разговор отнял у меня последние силы. Я в изнеможении закрыл глаза. Лишь на мгновение почувствовал укол, который сделала медсестра.

В ту ночь я то приходил в себя, то погружался в состояние, когда сознание полностью отключалось. Мне казалось, что времени с момента моей операции прошло очень много. Когда я пришел в себя окончательно, то оказалось, что прошло всего лишь несколько часов.

Я открыл глаза и увидел стоящую рядом медсестру. Она что-то делала, при этом я ощутил, что бедро правой ноги чем-то сжимается.

– Что вы делаете? – я говорил очень тихо, потому что вокруг стояло глубокое безмолвие, нарушаемое только едва слышимым жужжанием и пиканьем каких-то приборов. Впрочем, я был настолько слаб, что даже при всем желании не смог бы говорить громче. Вдобавок мое горло болело, как будто совсем недавно его потерли наждачной бумагой.

– Я тебе измеряю давление.

– На ноге?

– Да, на ноге. А где еще это возможно у тебя? – она как будто улыбнулась.

Я много раз видел, как больным измеряли давление, при этом манжету тонометра всегда накладывали на руку. Мне давление практически никогда не измеряли. Заболевание не позволяло. Попытки были, но как только в манжету накачивали воздух, она начинала сжимать и давить мои кости. Я кричал от боли, и все заканчивалось тем, что манжету снимали, так ничего и не измерив.

Я ощутил, как сдавливаются мышцы ноги. Было больно и страшно, вдруг манжета все-таки расплющит мое бедро.

– Сколько сейчас времени?

– Два часа ночи.

– Мне вчера операцию делали?

– Да. Уже вчера.

– Значит, я выжил? Пережил операцию?

Она посмотрела на меня с усмешкой.

– Ну, если бы не те, кто тебя оперировали, то и не выжил бы. Тебе Сергей Тимофеевич рассказывал, что случилось?

– Он что-то шутил о том, что я умирал и что-то еще…

– Он совсем не шутил. Можешь считать, что ты во второй раз родился. Он из-за тебя здесь надолго задержался, ждал, пока ты придешь в себя, – она снова улыбнулась. – Ладно, спи. Тебе обезболивающее нужно колоть?

Я попытался понять, болит ли у меня рука. Рука болела, но боль была где-то очень глубоко: тупая, нудная, раздражающая.

– Угу. Уколите меня, и я посплю.

– Вообще-то два часа назад я тебе уже делала укол. Так что еще не время. Но так как ты после операции, то – уколю. Чтобы ты успокоился.

– Хорошо. Вам же лучше. Я засну, и вас дергать не буду.

– Да ты и так не сильно дергаешь.

Через некоторое время она подошла со шприцем и впрыснула содержимое прямо в трубку с капельницей, которая была введена в мою вену. Я опять провалился.

В эту ночь я еще несколько раз приходил в себя и вновь терял сознание. При этом постоянно ощущал рядом какую-то суету, люди что-то говорили, я слышал обрывочные фразы.

– Как давление?

– Дефибриллятор!

– Давление в норме.

– Пока жива.

Приходя в себя и вновь проваливаясь во тьму, я думал о том, что, как только мне станет немного лучше, нужно непременно узнать причину этого шума. Я понимал, что кто-то слева от меня умирает и этого «кого-то» пытаются спасать, но открыть глаза и попытаться выяснить, что же там происходит – не было сил.

Очнулся я оттого, что кто-то прикасался чем-то очень холодным к моей левой руке. Я повернулся. Та же самая медсестра, с которой я как будто совсем недавно разговаривал, пыталась укрепить во мне термометр. У нее это не особо хорошо получалось.

– Держи!

– Уже утро?

– А как ты это определил?

– Вы же только по утрам температуру меряете.

– Я тебе ее каждый час измеряю, – она улыбнулась. – Да, сейчас утро. Скоро врачи на работу придут. Как ты себя чувствуешь? А то профессор уже несколько раз звонил, о тебе спрашивал.

– Я? Хорошо. Передайте ему, что я скорее жив, чем мертв, – в этот момент я вспомнил подвернувшуюся откуда-то цитату. Я, правда, чувствовал себя совсем неплохо. Если бы только не слабость.

– Шутишь? Значит, чувствуешь себя хорошо. Так и передам.

Она отошла. Силы опять меня покидали. Слабость была такая, что малейшее действие, требующее не очень большого напряжения, даже простой разговор, вгоняли меня в забытье.

В очередной раз открыв глаза, я увидел профессора Зацепина, стоящего прямо надо мной.

– Ну, как ты сейчас себя чувствуешь?

– Хорошо. Только слабость.

– А что ты хочешь? Мы тебе вчера столько крови влили… Но температура у тебя почти нормальная. Посмотрим, когда тебя можно будет перевести в палату. Понаблюдаем пока здесь.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии