Кандибобер(Смерть Анфертьева)

Человека, который пришел требовать долг, вы никогда не спутаете с тем, кто пришел просить в долг, вы всегда отличите долгожданного друга от настырного сослуживца. Но, похоже, Автор опоздал поделиться своими наблюдениями, поскольку во всех квартирах Москвы и области давно стоят электрические звонки. И звонят они, отражая не характер гостя и его успехи, а скорее степень износа данного звонка, исправность проводки и кнопки.

Анфертьев откинул жиденький крючок, распахнул дверь и лучезарно улыбнулся навстречу хлынувшему свету. На пороге стоял Квардаков — молодой, лысоватый, в чем-то мохнато-клетчатом, зеленовато-коричневом. Борис Борисович частенько напоминал простоватым сотрудникам бухгалтерии, что в прошлом он имел успехи в прыжках. Куда прыгал Квардаков, откуда, зачем, на какую высоту, глубину, длину — никто не знал, а на все попытки уточнить эти данные Борис Борисович нахально улыбался. Рассказывали, что он прыгал с парашютом, другие настаивали на том, что Квардаков никогда парашютом не пользовался, надеясь на силу ног и врожденную смекалку. Кто-то утверждал, что в молодости обстоятельства вынудили Квардакова выпрыгнуть из окна третьего этажа, и не помогли ему тогда ни смекалка, ни мышцы ног. Но в конце концов все согласились с тем, что прыжки его носили в основном административный характер. Об этом доложили Квардакову доброжелатели, и он улыбнулся, как человек, которому должность позволяет смотреть сквозь людей и даже сквозь финансовые документы. Известны случаи, когда большие люди не только смотрят, но и видят сквозь различные предметы, могут читать газеты сквозь живого человека, правда, в основном заголовки, мелкий текст различают немногие.

— О! Борис Борисович! — воскликнул Анфертьев. — Какая радость! Добрый день!

Как себя чувствуете?

— Спасибо, — настороженно ответил Квардаков. — Неплохо чувствую, правда, с утра покалывало, но это вас не касается.

— Где покалывало? — участливо спросил Анфертьев.

— Где надо! — пресек Квардаков неуместное любопытство фотографа. — Почему не открывали? Можно подумать, что вы печатаете там не снимки, а деньги!

— О, если бы я печатал деньги, то вы, Борис Борисович, осмелились бы лишь поскрестись в эту дверь и то по предварительной договоренности. И я не уверен, что услышал бы ваше поскребывание.

— Да? — Квардакову требовалось время, чтобы понять услышанное, но он сразу чувствовал, как к нему относится человек, и сейчас в нем что-то обидчиво напряглось. Будь он покрыт густой шерстью, все в бухгалтерии обратили бы внимание, как она поднялась у Бориса Борисовича на загривке.

— Вы, наверное, что-нибудь хотели? заботливо спросил Анфертьев, прерывая квардаковские раздумья.

— Вас вызывает директор. Срочно к Подчуфарину.

— А, — понимающе закивал Анфертьев на манер болванчика производства Китайской Народной Республики. — Это он вас послал? Спасибо. Я сейчас.

— Меня никто никуда не посылал! — строго произнес Борис Борисович. — Если надо, я сам кого угодно пошлю. Куда угодно.

— И правильно сделаете! — одобрил Анфертьев.

Квардаков подозрительно посмотрел на фотографа уловив двусмысленность в его словах, осторожно оглянулся — женщины улыбались. В старые добрые времена, когда Квардакова покрывала дикая нечесаная шерсть, она в таких случаях поднималась у него гривкой вдоль всей спины.

— О правильности моих действий судить не вам, Вадим Кузьмич! Запомните это раз и навсегда!

— Что вы, что вы! — засуетился Вадим Кузьмич. — Конечно! Только так! И никак иначе! Разве я могу судить о ваших действиях? Да и кто может о них судить?

Кто? Чтобы судить, надо иметь основание, предмет, результат! А у меня ничего этого нет. Да и у кого они есть? У кого? — Анфертьев на секунду замер перед Квардаковым, разведя руки в стороны и выпучив глаза таким образом, что на его лице возникла не то растерянность перед большим человеком, не то начальная стадия помешательства. Покосившись в сторону, Анфертьев заметил, как литые черты главбуха слегка дрогнули и на губах ее возникла еле заметная улыбка. Зинаида Аркадьевна была единственным человеком на заводе, который вслух осмеливался назвать Квардакова бездельником. Он и в самом деле второй или третий год путался у всех под ногами, расспрашивая о детишках и родителях, всячески показывал заинтересованность в плановых показателях предприятия, а сам — о, хитрец! — сам все это время ожидал перевода директором на какой-то заводец вроде этого.

Поговаривали, что его прислали поосмотреться, пообтереться, пообтесаться.

Подчуфарин не торопился загружать его делами, понимая, что ни к чему хорошему это не приведет, и поручал Квардакову в основном курьерские обязанности, посылая в трест с отчетом, в редакцию с ответом на жалобу, в школу на встречу с выпускниками, в милицию вызволять загулявшего механика, токаря, слесаря.

Поднимаясь по лестнице на второй этаж, Анфертьев заметил, что за ним по пятам неотступно следует Борис Борисович, — он тоже торопился к директору, опасаясь, что без него произойдет что-нибудь такое, о чем ему положено знать и высказать мнение.