Кандалы и узы

Добрые пять минут мы откашливаем каменную пыль, но единственный наш ущерб — несколько ушибленных ребер, сколотый бивень да пострадавшая гордость. Мы пролетели метров пять, может, шесть, и упали в какой-то коридор. Я отвратительно себя чувствую и накладываю на всех нас заклинание исцеления, чтобы залечить порезы и ссадины. Я обещал друзьям, что мы сбежим при первых признаках опасности, и что в итоге с нами случилось?.. Мы застряли.

— Потребуется много времени, но если мы сложим сломанные камни в кучу, то сможем сделать лестницу и подняться наверх, — говорит Саварин. Он поднимает огромный булыжник так легко, будто тот наполнен воздухом.

Я выбираю камень поменьше, подтаскиваю и ставлю рядом.

— Годный план.

Эмбреллин вперяет в меня свой взор, и я понимаю, что с ее губ уже готова сорваться фраза «Я же тебе говорила». Но даже глубоко под землей дриада придерживается заповедей гармонии Конклава.

— Да, — говорит она, изо всех сил стараясь, чтобы улыбка не превратилась в оскал. — Годный план.

— Ты на меня злишься, — говорю я Эмбреллин. — Я понимаю. Ты была ко мне так добра, а от меня одни разочарования.

Кору на ее висках прорезают такие глубокие морщины, что по краям она даже отходит от кожи:

— Я не злюсь.

— Даже чуть-чуть? Я знаю, что все мы ценим спокойствие и священные узы дружбы, но если тебя что-то беспокоит, ты должна сказать. Последние три месяца я жил в твоем доме, ел твою пищу, втайне держал пугавшего твоих соседей вурма, можно сказать, практически украл ребенка, а теперь из-за меня ты застряла под разрушенной церковью посреди района Синдиката Орзовов...

— Хорошо, я на тебя злюсь. Доволен? — Эмбреллин подходит ко мне и тычет пальцем в мой нагрудник. — Мы терпеливо ждали, пока ты упадешь на самое дно, чтобы помочь тебе подняться, но вместо этого ты утащил нас всех с собой. Всякий раз, когда мы собирались вместе, мы на цыпочках ходили, чтобы не поранить твои чувства, а ты испортил все, что было между нами, и теперь Саварин и Келлим уезжают, потому что рядом с тобой невозможно находиться!

Она останавливается, смотрит на меня, и я вижу облегчение на ее лице — всего на мгновение, пока его не сменяет виноватая гримаса.

— Они уезжают из-за меня? — переспрашиваю я.

Эмбреллин мотает головой, шелестит листва.

— Прости, Террик, я не имела...

— Нет, это вы меня простите, — перебиваю я. Я думал, что могу рассчитывать на их поддержку, но, наверное, в такие вот времена и понимаешь, кто твои друзья на самом деле. — Не бросайте Базду. Отведите ее обратно в приют. Можете не беспокоиться — больше я не утащу вас на дно.

Я поворачиваюсь и иду прочь по коридору — один, если не считать десятков гаргулий, усевшихся в нишах в стенах с каждой стороны. Их взор направлен вверх, пасти широко раскрыты. Они спали много веков, может быть, тысячелетий, и я не смею будить их. Меня грызет чувство вины. Это я втянул друзей в эту передрягу, и я должен помогать им выбраться, но сейчас я боюсь, что только сделаю все в сто раз хуже. Так что я ухожу все дальше и дальше, пока не дохожу, наконец, до лестничного колодца, ведущего дальше вглубь катакомб.

Я делаю один робкий шаг вниз, и тут мне в ноздри бьет знакомый запах испражнений вурмов — ценнейшего удобрения среди селезнийских садовников. На несколько мгновений меня уносят прочь воспоминания о прошлой жизни: я иду через лес поздней осенью и выкапываю из жирной черной земли коконы вурмов. Полупрозрачные коконы размером с кулак локсодона, и внутри каждого можно рассмотреть пять или шесть извивающихся личинок. За свою карьеру я выдрессировал не одну сотню вурмов, превращая их в смертоносное оружие для защиты нашего образа жизни, но эти моменты в лесу всегда были самой любимой частью моей работы: держать в руках такую потенциальную мощь с не начертанным пока будущим.

Приятные воспоминания отправляются на задворки моего разума, когда я спускаюсь вниз, заглядываю за угол и вижу трех взрослых вурмов, бомбардирующих своими инфразвуковыми волнами стену комнаты. Духи, невосприимчивые к вибрациям, вылетают из жидкого камня, пока он не застыл.

В центре комнаты стоит округлая каменная машина с большим рычагом, торчащим примерно на уровне груди — она похожа на старинную мельницу и покрыта такими же отметинами, что и артефакт Базды. Вероятно, это те самые технологии Иззетов, о которых говорила Эмбреллин. Вокруг машины навалены груды медных монет. Дородный мужчина с хорошо знакомым мне выражением отчаяния в глазах командует рабочими. Его мантия была когда-то белой с черной окантовкой, но сейчас от пыли приобрела множество оттенков серого. Орзовский понтифик, если я правильно помню их иерархию. На его плече на потертом ремешке висит увесистый переплетенный в кожу фолиант, а по пятам за понтификом ходит злобного вида трулл.

^{Верховный Жрец Покаяния | Иллюстрация: Mark Zug}