Канарский вариант

Многие из прошлых приятелей открыли собственные фирмы, я тоже был способен начать автономное плавание в штормовых волнах российского бизнеса, но решил покантоваться в прежней, привычной лодке, принципиально поговорив по данному поводу с потускневшим, хронически грустным Соломошей.

Последние контракты шли уже через мои связи, а потому я решительно потребовал равную долю, сознавая, что даже в ниши среднего бизнеса, вполне доступные для меня, шефу-иноземцу пробраться уже затруднительно.

Постенав и бесполезно поторговавшись, Соломоша меня партнером признал, для варки кофе и уборки офиса нанял секретаршу, и, съехав из Центра международной торговли с непомерно возросшими арендными требованиями, мы сняли помещение в одной из редакций литературно-художественного журнала с резко упавшей по нынешним временам популярностью и, соответственно, тиражом.

Ныне я твердо убежден, что существует журнал исключительно за счет наших выплат по субаренде. А вот во имя какой цели существует нерентабельное издание — загадка.

Там все как при ленивом социализме: чаепития, грошовые зарплаты, дискуссии ни о чем и — многочасовые производственные совещания. Прибыль же — нулевая. Однако сотрудники убеждены в своей миссии хранителей высоких традиций отечественной поэзии и прозы, и переубеждать демагогов — занятие пустое, тем более — убежден — дело тут заключается в инерции прошлого, в привычке к нему и в нежелании что-либо менять.

В отличие от наших соседей по зданию, привычно и счастливо пополняющих российский литературный архив, мы с Соломошей, объединенными усилиями врубаясь в бетонную стену русского бизнеса, день за днем выдалбливали в ней свою нишу, поставляя на рынок уже не промышленные дорогостоящие агрегаты, а всякого рода шелупень, именуемую товарами народного потребления.

И в поисках подходящего товарчика довелось мне порыскать в глубинах Таиланда и Китая, Латинской Америки, Европы и США.

Компаньоном своим я был доволен: Соломоша обладал просто мистическим чувством конъюнктуры, с необыкновенной точностью прогнозируя запросы рынка, и в принципе мы не бедствовали, хотя никакими сверхдоходами деятельность компании не отличалась. А лично я к ним и не стремился. Купив приличную квартиру, нормальный «Мерседес» и обзаведясь счетом в «Сити-банке», я расценивал себя парнем из среднего класса, для которого деньги — не самоцель, а средство, дающее возможность не унижаться перед жизнью, становившейся день ото дня все более дорогой и изощренно жестокой.

Что же касается банковских сбережений, то были они сродни, как выразился мой отец, бывший подводник, кислороду в баллонах, и таковое сравнение я находил верным. Действительно, коли создалось вокруг тебя разреженное пространство, есть время, спокойно дыша через загубник, осмотреться и — двинуться в спасительном направлении, ни у кого ничего не выпрашивая, никому в ножки не кланяясь и долгами себя не обременяя.

Но покуда черный день на жизненном моем горизонте не маячил, покуда я ехал в тепле и уюте кожаных кресел «Мерседеса», правда, донельзя замызганного, в потеках засохших хлорных капель и соляных разводов, отвлеченно размышляя о далеких коралловых островах, где надлежало бы, по идее, пересидеть гнусную московскую зиму, и о необходимости тянуть ту лямку, в которую впрягся.

Ничего не поделаешь: на коралловых островах обрести работу непросто, а платят за нее мало; там свои законы жизни и выживания, а уж сегодняшний мой проект по широкомасштабной оптовой распродаже уругвайских дубленок претворить под сенью тропической флоры и вовсе невероятно. Хотя, с другой стороны, если застрянет синусоида нашего с Соломошей бизнеса на мертвой отрицательной точке, плюну я, пожалуй, на все и отбуду к лазоревой водичке; израсходую часть сэкономленного кислорода, вникну в местный быт, завяжу знакомства, а там, глядишь, мысли какие-нибудь зашевелятся, перспективы начнут вырисовываться, и вот сооружу себе шалаш, заведу козу и стану рыбку ловить и помидоры на грядке окучивать…

Наверное, размышления подобного рода имеют под собой ассоциативную почву. Вырос я в Феодосии, откуда родом мой папа, каждое лето проводил у бабки с дедом, чей домик стоял практически на берегу моря; общаясь с местной ребятней, выучился плаванию и подводной охоте, со временем превратившейся в страсть, и каждую осень, возвращаясь в Москву, в школу, безмерно страдал без этой восхитительной сини, что виднелась в окне дедовской мазанки, — солнечно-ультрамариновой, вечной, зовущей в сказку неведомых стран…

Где эта мазанка, где это море? И где вера в сказки?

Все проходит. Поздно или рано,
Снегопадом завершится лето.
Раньше я мечтал о дальних странах,
А теперь — об импортных штиблетах…

Хотя со штиблетами — полный порядок. Их целая коллекция. А сегодняшняя моя тяга к морю, вероятно, следствие подспудной, отстраненной тоски о детстве. О его невозвратности.