В серебряном гнездышке, сплетенном из затейливых язычков огня, сидела прекрасная птичка. Крылышки еще маленькие, но уже сильные, широко расправлены перед полетом. В глазках сияют крупные бриллианты, мелкие камушки рассыпались блестками на перышках. Словно невеличка только что выпорхнула из хрустального дождя. Фигурка имела секрет: вставлялся ключик, заводился механизм, и пичуга принималась вертеть головкой да хлопать крылышками. Тонкая работа и денег стоит!
– Выглядит безобидно, – шепнул Лебедев Джуранскому, взиравшему на сокровище с некоторым разочарованием. И то верно, что хорошего в птице, вот если бы конь!
Зато Родион Георгиевич не поленился выразить мастеру восторг, а потом спросил:
– Когда князь обефал забрать эту бесподобную вефь?
– О! Совсем обещал завтра, – уверил польщенный ювелир.
– Он лично приедет?
– Нет, его ассистент месье Выгодски.
– А если тот вдруг не сможет?
– Другой ассистент, но с запиской от князь. Опять на бумаге с гербом!
– То есть князь уже забирал птичку?
– Конечно! Хотел посмотреть работу. Остался доволен.
– Когда вернул?
– Недавно. В субботу. Проверил механизм. Приказал не заводить.
– Ах, вот в чем дело! – Родион Георгиевич решительно разгладил усы. – Что князь попросил доделать?
– Ерунда. Приклеить бархат на дно.
Лебедев с Джуранским украдкой переглянулись, дескать: «Вы понимаете? И я – нет! Какая досада». Дело окончательно запутала настоятельная просьба коллежского советника выдать птичку.
Кортман заявил, что это совершенно невозможно. Но Родион Георгиевич пообещал вернуть фигурку перед рассветом в целости и сохранности. Под честное слово сыскной полиции.
– Еще одна бессонная ночь без любви! – тихо обрадовался Аполлон Григорьевич.
Ювелир колебался, но честные глаза господина Ванзарова, огромная фигура господина Лебедева и револьвер в руке господина Джуранского убедили.
Эдуард Иванович из рук в руки передал сокровище.
– Ваше слово, – веско предупредил он. – Вернуть до рассвета.
Августа 8 дня, около полуночи, +16° С
Бюро судебной экспертизы Врачебного комитета
министерства внутренних дел,
Набережная реки Фонтанки, 16
Рассвет не спешил к спящей столице с востока. Над площадями и проспектами, реками и каналами, дворами и помойками, лавками и рынками полновластно царила ночь, потревоженная редким прохожим, одинокой повозкой да стуком каблуков бессонных городовых. Город дремал, укрывшись темными окнами.
Аполлон Григорьевич отдернул шторы, век нестираные, распахнул створки и настежь открыл дверь в лабораторию:
– Сквозняков бояться – в полиции не служить! – громогласно заявил он.
Дальнейшие приготовления выглядели грандиозно. Вся лабораторная посуда: колбы, склянки, реторты, горелки Бунзена, змеевики и прочее наследство алхимии – была убрана на пол и даже вынесены в коридор. Шкафы с уликами, скопленными в бесчисленных делах, завесили плотными одеялами, а невообразимую коллекцию всяческих предметов – от финского ножа до горшка с засохшим тропическим растением рассовали по углам. В результате трудов трех сотрудников сыскной полиции уютное гнездышко криминалистки, к которому не рискнула бы прикоснуться даже самая смелая горничная, приобрело уныло-пустой вид. Лабораторная столешница бесстыдно открыла следы химических опытов.
– Миленько, но и бедненько, в вашем духе, Ванзаров! – выразился хозяин, печально оглядев осиротевшее помещение.
Разгоряченный Родион Георгиевич позволил не надеть сюртук и лишь отряхнул брюки:
– Взрывная волна уйдет в окна, и осколков поменьфе… В худфем случае.
– Учтите, на место все сами вернете.
– Непременно.
– И зачем я только поддался!
– Затем, что умный человек и понимаете, с кем имеем дело.
– Там видно будет. – Лебедев облачился в кожаный фартук, сунул в зубы сигарку и величественно махнул рукой: – Ротмистр, вносите.
Мечислав Николаевич вернулся из коридора с расписной коробочкой, неся ее на вытянутых руках, как полную чашку. Ювелирное украшение перешло в руки криминалиста и поместилось в центре стола. Взлетели расписные жар-птицы, открыв серебряную пичугу на шарообразном постаменте.
– А ну-ка, господа, отошли в угол и присели на пол. – скомандовал Аполлон Григорьевич.
Джуранский безропотно последовал за начальником, хотя счел подобную осторожность безобразно неприличной для кавалерийского офицера и даже граничащей с трусостью.
Между тем Лебедев вооружился сильной лупой и скрупулезно осмотрел ювелирное произведение. Следов постороннего вмешательства не обнаружил. Затем, перевернув феникса, пристроил к бархатной наклейке тончайший скальпель и осторожно ее отделил. Открылось дно со следами приставшей ткани.
– Здесь затычка припаяна, – сообщил он, осторожно ведя острием по бороздке. – Открыть невозможно. То есть, возможно, если распилить. Приступаем?
Предложение было отвергнуто.
– Как определить, есть что-то
Лебедев самодовольно скрестил руки: