Камуфлет

Находка была немедленно отловлена и, пока с нее струями стекал формалин, внимательно осмотрена. Голова принадлежала юноше не старше двадцати лет, с правильными чертами лица. Дефектов или уродливых наростов не имелось. Единственный недостаток – очень грубый срез отсечения. Буквально варварский, как будто сорвали с плеч. Г-жа Кротова осудила такую непрофессиональную с точки зрения анатомии работу. В остальном же череп с кожей представлял прекрасный материал.

Решение пришло мгновенно. Она сделает выдающийся препарат: голова человека в разрезе! Как в учебнике анатомии, только значительно лучше. Будет видно строение мозга, вся мышечная система лица и даже дыхательный канал. И все это – сквозь чистейшее стекло. Просто можно влюбиться!

Серафима Кротова отложила голову неизвестного в плоскую кювету и отправилась в подсобку за инструментом для распиливания крупных костей. Барышня рвалась к славе и труду.

8 августа, около девяти, +19 °C.

Бюро судебной экспертизы Врачебного комитета Министерства внутренних дел, набережная реки Фонтанки, 16

Безделие оправдывали вонючая сигарка, шустовский коньячишка из походной фляжки и уголовный романчик, который перечитывался в местах, отведенных литературному Лебедеву. Развлечение заставляло натурального двойника восхищенно хмыкать, охать и даже выражаться не вполне цензурными словечками.

В дверь излишне вежливо для такого времени постучали.

– Никого нет! Великий Лебедев прожигает жизнь! – крикнул Аполлон Григорьевич и довольно фыркнул.

Тем не менее дверь отворилась.

– Ну, слава богу, в которого я не верю! – Томик полетел к лабораторным ретортам. – Вы куда исчезли?! Дома нет, в управлении несут какую-то ахинею, что вас отстранили, Джуранский мрачный и разговаривать не желает… Что происходит, друг мой?.. О, у вас кровь на лацкане?.. Опять зарезали кого-то?.. Да вы с гостинцем! Какая прелесть! У меня водка припрятана, с печеньицем самый шарман!

Все это криминалист выпалил одним махом, как ребенок, заждавшийся родителя с подарком.

– Меня отстранили по подозрению в организации убийства, – спокойно доложил Ванзаров. – Обязан сообфить, что, выставив меня вон, исполните служебный долг и приказ Филиппова. Не более.

Лебедев тронул лоб коллежского советника, озабоченно охнул, открыл ему веки, заглянул в зрачки и поставил диагноз:

– Друг мой, пора вам на воды, в Карлсбад, что ли. У вас ярко выраженный приступ родильной горячки. Женщины на сносях умоляют мужей бросить их и уйти к другой, более красивой. Надеюсь, не будете меня так расстраивать? А то ведь налью брому… Да поставьте коробку, не съем ее…

– Я честно предупредил…

– Послушайте, Ванзаров, уже второй раз за два дня вы пытаетесь меня обидеть. Сначала романчиком откупились, кстати, хорошо, шельмец, вас продернул! Про меня, конечно, ерунду понаписал… Так вот… Если ротмистр исполнительный дурак, то и меня туда же записали? Благодарю, да!

Аполлон Григорьевич осекся. Только теперь он заметил, что лицо уважаемого коллеги мало сказать усталое – изможденное. Разговоры были немедленно отставлены в сторону и заварен крепчайший чай.

– Да прибудет с вами сила! – торжественно заявил криминалист, вливая в чайник остаток коньяка.

Родион Георгиевич глотал дымящуюся жидкость не чувствуя. Только лоб пошел крупными каплями пота, а усы растопырились в метелки.

– Должен покаяться… – уже серьезно заявил Лебедев, тоже прихлебывая чай. – Совершил оплошность. Помните, говорил, что конечности «чурки» оторвали гремучей ртутью? Так вот, «гремучкой» оторвали только голову. А вот руки догадайтесь чем?

– Йодистым азотом, – уверенно сказал Ванзаров и вдруг ощутил жар на языке.

– Верно! Могу предупредить следующее убийство: будет использован пироксилин.

– От чего детонирует?

– От искры.

– А от горячего дыма?

– Возможно.

Родион Георгиевич вытащил из карманов два листа фальшивых прошений, два конверта к ним, листок с пробой пишущих машинок Департамента полиции, такой же – из Управления сыскной полиции, список Морозовых, вырванную страницу из «Всего Петербурга», карточку больного по фамилии Морозов, перемятую фотографию, записку к швейцару, визитку Выгодского и лишь потом – коробку сигарок.

Аполлон Григорьевич уставился на бумажную кучу, но в особенности на картонный прямоугольник:

– Приносите мои обожаемые сигарки, которые сами люто ненавидите? Сегодня что, Рождество? Позвольте, испробую…

– Они убийственно крепкие. Порою от курения случается смертельный вред.

– Ах, вот в чем дело… – разочарованно буркнул Лебедев и осторожно выудил сигарку, а затем надрезал скальпелем вдоль. Посыпался табачный лист. Рассеяв на столе серые завитушки, кончик ножа подцепил крошку твердого вещества. От серной спички крупинка сгорела яркой вспышкой.

– Опоздал… – вздохнул горестно криминалист. – Ну, опять виноват… Зато теперь понятно, зачем «обрубок» сделали.