Камуфлет

Время такое исключительное! Воскресный вечер, когда самый распоследний приказчик надевает лучшее и идет гулять по Невскому, для наборщиков – горячая пора. В типографии сущий ад. Каждую минуту вбегают запоздавшие репортеришки, впихивают статейки, кричат и убегают, главный требует верстки, как назло, в набранном тексте корректоры раскапывают злокозненные ошибки, еще полагается подписать у цензора, оттиски фотографий выходят блекло, рекламное объявление зубоврачебного кабинета забыли вставить. Все орут, всем все надо в ту же секунду, а стрелка часов неумолимо приближается к часу, когда набранные полосы утреннего выпуска должны встать на печатный станок.

Среди кутерьмы сохранял невозмутимое спокойствие только один человек: Игнат Филиппович Проскурин. Старый и уважаемый печатник делал свое дело ровно, верно и без спешки. В заготовленную рамку статьи молниеносно сажал кегли свинцовых буковок, причем за долгие годы научился читать слова в зеркальном виде, как обычную страницу.

Проскурин сверстал колонку объявлений, когда подскочил помощник редактора, мальчишка, взятый с неделю.

– Филипыч, срочно в номер! – крикнул сопливый газетчик, размахивая бумажкой. – Сыщите местечко в объявлениях. Заголовок – кеглем полдюйма.

Наборщик нахмурился, что за срочность такая, но машинописный листок прочел:

«К опознанию. Обнаружен труп неизвестного мужчины лет двадцати отроду, крепкого телосложения, без конечностей и головы. Тело будет выставлено для опознания в морге Медико-хирургической академии на Загородном проспекте. Всех, кто может дать какие-либо сведения, сыскная полиция просит прибыть по указанному адресу с 9 утра до 2 часов дня сего числа. Лицам, не достигшим совершеннолетия, и дамам в положении осмотр возбраняется».

Дело и вправду важное. Против такого не поспоришь. Игнат Филиппович прикинул, куда можно вставить срочную замену: места не было, надо чем-то жертвовать.

Выход нашелся быстро. Объявление некоего доктора Звягинцева, лечащего методом фототерапии, было выкинуто из номера. Потому что за лето изрядно намозолило глаза наборщику.

Низ столбца заняло новое объявление.

Августа 7-го дня, лета 1905, начало девятого, +20 °C.

Театр синематографа «Иллюзион» на Невском проспекте

Бумажка кричала о душераздирающем зрелище: история несчастной любви бедной девушки к молодому офицеру, разбитые надежды и холодное безумство, старинное проклятие и жажда денег – в общем, «Максим, или Рок страсти», студия Пате. Афиша настоятельно просила дам снимать шляпы в зрительской зале.

Пыланию страстей на экране оставалось не более пяти минут. Выход для публики – только один. Джуранский и старший филер Курочкин, снаряженный в помощь, заняли места у двери. Берс находился невдалеке. Барышня Антонина была оставлена в пролетке на Невском с грознейшим приказом не сметь и туфельку высунуть. Ловушка готова.

Отгремели рыдающие аккорды таперного пианино. Стулья зашаркали. Выскочили капельдинеры, с поклоном провожая почтенную публику. В нынешний вечер фильма собрала хороший улов. Зрителей всех сословий набралось на аншлаг. За дамами в модных платьях топтался рабочий люд в простеньких пиджачках.

В разномастной толпе он выделялся идеальным смокингом. На первый взгляд и не сказать, что штабс-ротмистр когда-то служил сапером: росту низкого, тело щуплое и личико ангелочка. Салонный юноша, да и только. Бородавка над верхней губой слегка портила образ.

И тут почудилось, что господин Меншиков ожидал. Именно его. Чуть заметно кивнул, даже не кивнул, а так, неуловимое движение, тень, дуновение чувств. Нет, привиделось. Просто человек в отличном расположении духа.

Николай Карлович уверенно, хоть и нервно, подал условный знак.

Джуранский с Курочкиным исполнили партию блестяще. Зайдя с тыла, разом заломили руки, выдернули господина из толпы и отволокли в сторону. От неожиданности Меншиков не успел дать отпор, а как собрался, было поздно.

Берс, по уговору, исчез из виду, растворившись в толпе.

Против обыкновения задержанный не сыпал угрозами и даже не стремился вырваться. Казалось, покорился участи. Родион Георгиевич приказал отпустить и представился.

Меншиков неторопливо оправил лацканы, бабочку и котелок.

– Задерживать меня большая ошибка, – сказал он, спокойно улыбнувшись. – Права не имеете даже прикасаться ко мне.

– Почему же?

– Я старший стражник отряда охраны дворца Его Императорского Величества. Надеюсь, объяснений достаточно?

– Вот как? – коллежский советник скроил озабоченную мину. – Что ж, это меняет дело.

Меншиков покровительственно хлопнул непутевого чиновника полиции по плечу:

– Рад, что поняли, и даже готов принять извинения…

– …поэтому, Мечислав Николаевич, профу надеть на фтабс-ротмистра французские цепочки как можно вежливей.

Щелчок – и ухоженные ручки в крахмальных манжетах сковали полицейские наручники.

Меншиков тряхнул «браслетами» и опять улыбнулся:

– У вас будут большие неприятности.