Камуфлет

Доподлинных сведений о ней мало. Хотя всякий чиновник, даже затрапезного чина, полушепотом и с оглядкой клялся, что был там. Причем каждый описывал по-своему. Говорят, что выглядит она чрезвычайно просто: не каморка, а чулан даже, без окон, всегда темная и затхлая, из мебели – шкафы-картотеки, рабочий столик с лампой и скрипучий стул, ни сейфа, ни тайника. Шепчутся, что попасть в нее можно через кабинет директора Департамента полиции, да и то если отодвинуть нужную портьеру, за которой скрывается гладкая, без ручки, дверь, оклеенная обоями в цвет стен. А ключ хранится у Самого, передается в руки преемнику. Что ж скрывается там?

В середине прошлого века в Министерстве внутренних дел явилась особая картотека, в которую стали собирать донесения филеров, полицейских, городовых, врачей, прислуги, тайных агентов, дворников и доносы честных горожан, касающиеся только одного предмета: мужеложцев столицы. Невзирая на их общественное положение – от актеришки до министра.

К заведенному делу прикладывалась фотографическая карточка, подробный список любовников и друзей, как бывших, так и нынешних, описывались даты и места встреч. А еще с канцелярской прямотой сообщалось об интимных пристрастиях и способах их удовлетворения.

Для чего была нужна картотека, осталось загадкой. Никаких карательных мер против господ, взятых на учет, не предпринималось. Они делали карьеры, получали чины и награды. Даже происшествия совершенно скандальные, к примеру, с молодыми солдатиками, оставались без последствий. В столице отношение к мужеложцам было либеральное. Императоры Александр III и Николай II прощали не только Чайковского и князя Мещерского.

По заведенным делам регулярно составлялись записки и отправлялись куда-то наверх. Кто их читал, какие делал выводы, оставалось неизвестным. Но заведенный порядок действовал безотказно. Картотека процветала и полнилась новыми подробностями. Только вот добраться до нее невозможно. Зато другое негласное собрание хранилось буквально в стенах Управления сыска. Как только Филиппов принял столичный сыск, то сразу организовал свою маленькую картотеку мужеложцев, а доступ к ней закрыл вовсе.

Дежурившему чиновнику Родион Георгиевич сообщил, что подпишет документы в кабинете начальника, потому что ожидает телефонограмму из министерства, попросил не беспокоить с докладом полчаса и запер дверь.

Стены покрывались картинками, фотографиями, наградными листами и прочей мишурой, чем сильно отличались от спартанской пустоты кабинета Ванзарова. Портьера прикрывала вход в заветную комнату.

Занавес был отдернут решительно. Узкий след на обоях указывал дверь, замочная скважина пряталась под изгиб орнамента. Он порылся в кармане, выудил проволочку, вставил в отверстие, поддел и нажал. Замок хрустнул. Зацепив мизинцем прорезь, осторожно дернул на себя. И дверь мягко приоткрылась.

Тусклая лампочка осветила каморку размером с платяной шкаф. Напротив входа размещался картотечный стеллаж. Не следовало хватать что попало: Филиппов мог оставить метки.

Тщательно осмотрев ящик с буквой «О» на предмет паутинок или ниточек, Родион Георгиевич вытащил архивный короб, перебрал карточки и быстро нашел то, что искал.

На снимке романтичный юноша устремил томный взгляд в «мир грез и фантазий». А записи сообщали, что Одоленский, известный в столице «тетка», предпочитает роль «жены», часто меняет любовников. Однако из партнеров указывался только один. Карточку завели недавно, не позже апреля. Главное, что упоминания о Софье Петровне не нашлось. Впрочем, как и о Николае Берсе.

Ванзаров только присел за филипповский стол, как телефонный аппарат Сименса, висящий на стене, вздрогнул и яростно зазвенел.

Августа 7-го дня, лета 1905, в то же время, +25 °C.

Командование С.-Петербургского жандармского дивизиона, улица Кирочная, 15

Телефонограммы принимать, а доклады, пусть срочные, заворачивать восвояси. Отдав такой приказ адъютанту, полковник Преферанский лично запер дверь. Затем покрутил ручку патефона и поставил арию Германна из «Пиковой дамы», да погромче. Как попросил гость.

Хоть и удивила Петра Александровича подобная таинственность, но он повиновался без раздумий. Кроме чувства служебного долга, командир жандармского дивизиона испытывал к полковнику Герасимову личное уважение. Один из немногих в столице.

Сам Александр Васильевич расположился на диванчике и жестом пригласил присоединиться. Преферанский вежливо сел на дальнем краю, Герасимов просил придвинуться.

– Разговор наш сугубо конфиденциальный, – еле слышно проговорил начальник охранки. – И его никогда не было, ведь так?

Преферанский выказал полное согласие.

– В таком случае без предисловий. Положение дел в стране знаете не хуже меня. Развал и брожение, мы катимся в пропасть. Затишье временное, котел может взорваться в любую секунду. Кто главный виновник происходящего, известно.

Преферанский не возразил.