Камуфлет

– Здесь важны нюансы. Сформулируем так: Петра Ленского выдавали за Антонину Берс все лето, по крайней мере до профлого четверга. А в субботу предъявили в ковчежце в изрядно сокрафенном виде. – Родион Георгиевич подождал, пока новость уляжется в кавалерийских мозгах помощника, и продолжил: – Но сейчас обратимся к другому вопросу: кто же приходил с настояфим Петром Ленским к доктору, исцеляющему мужеложство пыткой?

– Кто? – механически повторил ротмистр.

– Видимо, тот, кто вывел Петра из клиники. Что на это указывает?

– Способность к гипнозу?

– И это тоже. Куда важнее другое: в карточке Звягинцева была указана фамилия «Морозов». Почему? А потому что господину некогда было изобретать псевдоним, он и воспользовался уже известным – из больницы, как и биографией жертвы. Ведь убийца носил имя жертвы. Видимо, этот же господин вычистил мозги двум извозчикам, одному дворнику и набожному фвейцару. Он возил ковчежец. И, следовательно, участвовал в делании «чурки». Кто он?

– Не знаю…

– Николай Берс исключается?

– Не знаю…

– Тальма видел молодого человека.

– Тогда исключается… Позвольте! Если Николай Карлович вне игры, остается одна кандидатура…

– Именно так.

– Это невозможно, – уверенно сказал Джуранский.

– Почему же?

– Потому что вы с ней разговаривали, и я тоже, и вообще…

– Уверяю, это не сложнее стрельбы из револьвера.

– Нет, это невозможно!

– Помните, что говорил великий Гарон, глава парижской полиции? – спросил Ванзаров и, не дожидаясь, ответил сам: – «Работая в области расследования преступлений, следует всему верить и быть ко всему готовым, часто самое невероятное оказывается единственно верным». Вот так.

– Но ведь Ленского убили в четверг!

В ответ перед носом ротмистра помахали телефонограммой из МИДа.

– Не вижу здесь логики, – запальчиво заявил он.

– Поифите тут, – Родион Георгиевич пододвинул список содалов. – Знаете, как расфифровать М.О.Н.?

– Ни малейшего понятия.

– «Mon oncle Николай». Вот и все. Теперь я знаю точно: Модль вовсе не попался в ловуфку, он сам выбрал смерть. Хотя динамит ожидал нас. У ротмистра не осталось иного выбора. А почему?

– Простите, но я…

– Да потому, что феникс пироксилином нафарфировал он!.. Но какой тонкий расчет во всем! Виден больфой талант.

– Ничего не понимаю, – признался ротмистр. – И это называется три вывода?!

Объяснений не последовало. Ванзаров бережно сложил справку, телеграмму, список, чек и фотографию в карман и лихо расправил усы, что в данную минуту означало: гремят барабаны, трубят фанфары. Преступник извлечен из тьмы обмана на свет логики.

10 августа, после четырех, +17 °C.

Управление сыскной полиции Петербурга, Офицерская улица, 28

Свет предвечерний поблескивал в полированном лбу Сократа и на репродукции Рафаэля, освещая Мадонну. Дева несла младенца в мир со страхом и надеждой, не зная, что ждет ее первенца в грядущем: любовь или ненависть.

Он только вошел в кабинет, чтобы сложить портупею со шпагой, и сразу пригласил к себе Мищука, отбывавшего дежурство по управлению.

Господин начальник предложил коллежскому регистратору устраиваться удобнее за приставным столиком, сам же скинул сюртук и подошел к окну.

Пауза затягивалась, чиновник стал выказывать признаки беспокойства. А Ванзаров, словно ничего не замечая, разглядывал Офицерскую и даже мурлыкал мотивчик.

Мищук вежливо кашлянул, Родион Георгиевич обернулся, озорно подмигнул и сказал:

– Да-да, я вас слуфаю.

– О чем? – растерянно спросил Мищук.

– О предательстве, о чем ефе?

– Позвольте, я не…

– Николай Николаевич, не тратьте силы. – Ванзаров сел по другую сторону хлипкого столика. – Служите под моим началом, а потому знаете: слов на ветер не бросаю. Отпираться бесполезно. Не трогал вас до сих пор лифь потому, что сам себя уговаривал: не может этого быть, случайность или совпадение. Но сегодня такой день, когда всем случайностям найдутся достойные объяснения. Правда, содал Диомед?

Чиновник полиции опустил голову и тихо спросил:

– Это письмо меня выдало?

– Письмо мелочь. А улика вот это… – Родион Георгиевич продемонстрировал «живую картину». – Надеюсь, понятно почему?

– Но ведь никто не видел!

– Логика – главный свидетель. Будем задавать простые вопросы: кто мог поставить снимок? Слуги исключаются – лакей Бирюкин последним запер дверь. А кто выходил из комнаты до этого? Полиция. Чинов было много, кто же из них? Тот, кто может задержаться дольфе остальных – младфий чиновник, составляюфий подробную опись места преступления. Кто же это? Были Мифук и коллежский регистратор из Казанского участка. Так как дело сразу отофло к нам, то протокол вел Мифук. Стало быть, и подложил он. Да и трудов-то никаких: оказался вблизи коллекции снимков, взял один, чтобы занести в протокол, а вернул уже с засунутой «живой картиной». Только и остается поставить криво. Чтоб я заметил наверняка.

– Как просто…

– Могу ли знать, кто дал снимок: Ягужинский или Модль?

– Берс.

– Это какой же?

– Николай Карлович, коллежский асессор, служит в канцелярии министерства.

– Как уговорил?