— Не говори так. Ты моя жена, вот, и если кто-нибудь спросит, кто ты и что ты, — ты — уроженка Земли и гражданка Империи. Если захотят узнать дальнейшие детали — то ты — моя жена.
— Хорошо, а что будет после того, как ты сделаешь подобное заявление в Археологическом обществе на Транторе?
— Что будет? Что ж. Во-первых, мы возьмем годичный отпуск и осмотрим все главные галактические миры. Мы ни одного не пропустим, пусть даже нам нужно будет ради этого лететь на почтовом корабле, и это будет самый лучший медовый месяц, который только можно купить на правительственные деньги.
— А потом…
— А потом мы вернемся на Землю, вступим добровольцами в рабочий батальон и проведем следующие сорок лет нашей жизни, удаляя грязь с зараженной территории.
— Но почему ты собираешься это сделать?
— Потому что, — и в этом ответе Разум Шварца уловил следы глубокого вздоха в Прикосновении Разума Алвардена, — я люблю тебя, а ты этого хочешь, и потому, что я — патриот-землянин, что могу документально подтвердить с помощью бумаг.
— Хорошо…
И в этом месте разговор прервался.
Но, конечно, Прикосновение Разума не прервалось, и Шварц, довольный, но находящийся в некотором замешательстве, отступил. Он мог подождать. Можно не беспокоить их сейчас. Все в порядке. Время есть.
Он ждал на улице, под светом холодных звезд всей Галактики, видимой и невидимой.
И для себя, и для новой Земли, и для миллионов далеких планет он еще раз тихо повторил слова той древней поэмы, которые он из многих квадрильонов людей знал теперь только один:
ЗВЕЗДЫ КАК ПЫЛЬ
Глава 1
Спальня бормотала
Спальня негромко бормотала. Звук был почти за пределами слышимости, прерывистый и слабый звук, но довольно явственный и угрожающий.
Но не он разбудил Байрона Фаррила, вырвал его из тяжелого, неосвежающего сна.
Байрон беспокойно повернулся, прикрыл голову подушкой, тщетно пытаясь приглушить это сверлящее «дз-з-з» на конце стола.
Не открывая глаз, он поднял отяжелевшую руку и нажал кнопку.
— Алло, — пробормотал он.
Из аппарата полились звуки. Они звучали резко и громко, но у Байрона не хватало решимости уменьшить звук.
Он услышал:
— Я могу поговорить с Байроном Фаррилом?
Байрон сонно сказал:
— Говорите. Что вам нужно?
— Могу я поговорить с Байроном Фаррилом?
В голосе звучало беспокойство.
Байрон открыл глаза в полной темноте. Он ощутил неприятную сухость во рту и слабый незнакомый запах, державшийся в комнате.
Он сказал:
— Говорите. Кто это?
Громкий голос продолжал звучать все беспокойней. Говоривший явно не слышал Байрона.
— Есть здесь кто-нибудь? Мне нужно говорить с Байроном Фаррилом.
Байрон нажал другую кнопку. Загорелся маленький экран визиофона. Байрон приподнялся на локте и посмотрел на него.
— Я здесь, — сказал Байрон.
Он узнал на экране гладкое, слегка асимметричное лицо Сандера Джонти.
— Позвоните утром, Джонти.
Он хотел уже было выключить прибор, когда Джонти произнес:
— Алло! Есть здесь кто-нибудь? Это университетский пансионат, комната номер 526?
Тут Байрон увидел, что маленькая красная лампочка, означающая, что связь включена, не горит. Он негромко выругался и нажал клавишу. Лампочка не загорелась.
Джонти, видимо, сдался, и экран опустел, остался маленьким светлым прямоугольником.
Байрон выключил его. Скорчившись, он поправил постель и попробовал снова закопаться в подушку. Он был раздражен: какого черта его будят среди ночи! Он бросил быстрый взгляд на светящиеся цифры настенных часов. Было три пятнадцать. Еще четыре часа в доме будет темно.
Ему совсем не хотелось просыпаться в полной темноте. За четыре года он так и не смирился с земным обычаем строить здания из усиленного бетона, с толстыми стенами и без окон.
Это была тысячелетняя традиция, восходящая к временам, когда примитивной ядерной бомбе еще не противостояла защита из силовых полей.
Все это в прошлом. Атомная война сделала на Земле свое дело. Большая часть ее безнадежно радиоактивна и непригодна для жизни.
Терять больше нечего, а вся эта архитектура отражает старые страхи. Поэтому и такой мрак кругом.
Странно. Байрон ждал. Не только зловещее бормотание привлекло его внимание, но и что-то другое, может, еще менее заметное, и не такое угрожающее.
Отсутствовало даже слабое движение воздуха, в спальне было душно.
И тут он понял, что вентиляционная система перестала работать, и теперь у него действительно есть повод для недовольства. Он не может даже использовать визиофон, чтобы сообщить об этом. Он попробовал еще раз.
Вновь загорелся молочный квадрат, бросив на постель слабый жемчужный отблеск. Принимает, но не передает. Что ж, до наступления дня ничего сделать не удастся.
Байрон зевнул и нащупал одной рукой шлепанцы, протирая другой глаза.
Нет вентиляции. Так вот почему этот странный запах. Байрон нахмурился и резко два-три раза втянул воздух. Бесполезно, он его так и не узнал.