«Каменный мост»

Милиция сразу написала: мальчик – самоубийца. Почему? Милиция въедливо изучает место преступления, особый пунктик – документы… Вывернуть все карманы, чтобы установить личность. Наверное, они обратили внимание на штанцмарку – характерный след от приставленного вплотную ствола. Остались, получаются, повреждения на коже, как пишут обычно, от «дополнительных факторов выстрела» – въевшиеся частицы пороха, трафаретное отражение ствола – даже пистолетную мушку пропечатывают на виске расходящиеся пороховые газы… Четкая картина выстрела самоубийцы.

– Но ведь милиция не нашла пистолета.

– А вот это могли сразу и не заметить, пока ворочали трупы – может, оружие свалилось с лестницы вниз…

– А то, что Нине выстрелили в затылок?

– И это. Направление раневого канала «слева-направо, снизу-вверх, кзади» как раз самое распространенное в убийствах эмоциональных, на почве ревности и мести.

Убийца располагается практически спереди, а потерпевшая инстинктивно отворачивается от выстрела вправо…

– А то, что Шахурин держал руку в кармане?

– Левую руку. Крайняя степень волнения. Дрожали руки, подергивались. Вот он и спрятал ее в карман, чтобы зафиксировать. Если бы в него стреляли, мальчик бы пытался обороняться и руки держал бы на свободе.

Дети. Смерть они еще не вполне осознают… Им кажется, что ничего плохого с ними случиться не может, они не могут перестать; кажется: после смерти все равно все останется впереди, будущее – их, а самоубийство – всего лишь способ что-то сказать миру и – услышать ответ, – я вздрогнул и поежился от озноба, секретарша испуганно схватила меня за руку. – Самоубийства подростков происходят именно так. Решения принимаются быстро и претворяются в жизнь тотчас.

– Зачем Вано чистил пистолет?

– Мальчик. Хотел скрыть, боялся папу, а может, и некоторый навык – у людей, часто пользующихся оружием, на уровне рефлекса – после стрельбы надо почистить. На каждый вопрос есть ответ.

Она пожала и выпустила мою руку, разозлилась на себя:

– Какая же я дура! Я вам так поверила… Вы так искренне и умело все раскрыли третье июня… Так… показали, что все – ложь. А все… И сами врали, и Микоян ни при чем…

– Может быть и он…

– Зачем ты меня мучаешь?! Он! Не он! Опять он! – Она поднялась скорее уйти, остаться одной и подумать в тех местах, где она спит и сегодня не сможет уснуть. – Неужели лично тебе действительно все равно?! Да, тебя заслали, тебе сказали… Но лично тебе: все равно, кто убивает живого человека? Тогда, на мосту? Она могла бы еще прожить шестьдесят лет!

– Меня это не трогает. Проиграно главное, а мелочи…

Нам поставили задачу – каждый должен быть услышан, – ты ж не переживаешь, когда играешь на компьютере…

Стреляешь, в тебя стреляют. Тратишь жизни. Как может сердце заболеть?

– И ты… Только это? Вот ради этого – семь лет?.. Все, что ты хотел?!

Что бы я хотел? Чтобы кто-то из них вышел навстречу из подступающего тумана. Хотелось бы задержать Петрову, Настю, Флам – но она не пожелала в старухи, сберегла молодыми глаза, свою силу, механику обольщения, нажала «уйти без следа», без старческих фото со слезящимися глазами и полоумных исповедей нянечкам, пришедшим вынести дерьмо. Я бы хотел… Хочу умереть. Но остаться живым. Умереть в другую сторону. Где нет смерти. Остаться жить, но умереть.

– Тебя раздеть? Или у тебя какой-то другой план? Есть же и у тебя какой-то план. Что там дальше?..

Она вскочила и – к дверям, дергала ручки, пробовала замки.

– Ты же запомнила: я запер дверь. И твой план: позвать «открой, выпусти меня…», расплакаться от обиды в темном коридоре… Чтобы обнял…

– Нет!

– Утешал, говорил, как хорошо ты работала, как мне не хватает тебя… Особенно сейчас. Гладил. И ты тоже меня обнимешь, а потом уже скажешь, зачем пришла и что хочешь. Мало осталось, не хочу играть. Что еще сказал Борис Антонович?

Она ответила так нескоро, что я поверил – промолчит:

– Что вы не остановитесь. Дождетесь, когда все разойдутся, оставят вас и – пойдете дальше один.

– Еще.

– Что это опасно. Все, что связано с той женщиной, Анастасией Петровой, – опасно. Что это видно даже по судьбе ее любовников и мужей. Еще он сказал, но не про женщину, про что-то: она все равно окажется сильней, и человеку лучше в этом не убеждаться, все-таки надеяться. Он думает, вам нечем будет вернуться. Если вы пойдете. Вот, почти все.

– И еще он рассказал что-то про меня…

– Боря хороший. Он не хотел сделать мне больно…

Чтобы я… не ездила к вам.

– И дал адрес.

– Не то чтобы не ездила, а чтобы осталась… Не искала вас… там, – наконец-то в ее руке появилась бумага. – Я съездила в Дом правительства, поговорила с соседями… Все говорят: Оля Вознесенская запомнилась очень светлой… Петрова покупала ей что-то для школы, и Оля всему радовалась: баба Настя, мне как раз это и нужно!