«Каменный мост»

А? Что-то ты так многозначительно скрываешь свою реакцию? – Он уходил, грозя секретарше: – Не слушай его! Ни слова – заткни уши! Поняла?

Облака, пыльный ветер, необъяснимый ветер весны…

Желтые цветы протыкают сгнившую траву на откосах дорог, течение автомобилей… Однообразное кипение птичьих голосов…

– От вас все зависит, девушка.

Я расчистил сцену, добавил света и замер в некотором отдалении от нее, мешали руки. Секретарша сидела, подавшись вперед, как ветеран настольных работ, не поднимая глаз – так ждут у кабинета врача, имея основания опасаться.

– Куйбышев. Начало войны. В Куйбышев эвакуированы наркоматы, центральные учреждения, заводы, госпитали… Театры. На улицах много калек. Из магазинов пропали продукты, в изобилии только кофе. Но работают рынки.

Все наши герои пересекаются вдруг в этой географической точке в течение трех недель – с 16 октября по 9 ноября. Шахурин прилетает в двадцатых числах вместе с Молотовым и Микояном. Их сопровождает эскорт истребителей. Молотов весь полет молча читает Чехова.

Старший Шахурин сутками на авиазаводах. Софья Мироновна занята светской жизнью на даче с эвакуированными аристократками. Володя и восемь интересующих нас мальчиков учатся – 175-ю школу разместили отдельно, не подмешивая к местным.

Литвинов поселяется в остатке купеческих времен – «Гранд-отеле», где квартирует Большой театр; председатель комитета по делам искусств Храпченко подкармливает балерин, и вокруг его апартаментов складываются сладостные истории… Поверили? Нет, на самом деле Литвинов жил на улице Фрунзе, углом выходящей к памятнику Чапаеву, в пяти минутах ходьбы от городского сада. В его комнатах нет ничего, кроме стола, шкафа и кровати с продавленными пружинами.

В Куйбышев приезжает Петрова – красивая вдова с пожилой матерью, двумя детьми, гувернанткой и няней. Я думаю, в действительности Петрова приехала одна. И больше верю тем, кто утверждает, что с Литвиновым они жили в одной квартире прямо над квартирой Р- ова – композитор заканчивает Седьмую симфонию, его вывезли из блокадного Ленинграда, разрешив взять с собой только восемь килограмм багажа, а вывезти мать и сестру обещали, но не смогли. Что Р-ов делает в истории Большого Каменного моста? Пока неизвестно.

Прибавляется Уманский. «Жил через дорогу от Литвинова» – это одни. «Пил водку с инокорами в Грандотеле» – другие. Неоспоримо: победительный заграничный мужчина, радиолы, хорошие пиджаки, автограф Сталина на фото в рамке «под березу». – Я помолчал и глухо добавил: – Но не может скрыть своего смятения.

Уманский не понимает, почему его отозвали. Каждый день, каждый день ждет приказа лететь назад. Ему тяжело, давно не жил в Империи. Он с юности никогда подолгу не жил в Империи. А ещё война: карточки на хлеб.

Клопы. Отхожие места. Плохо струганные доски. Не с кем поговорить о Пикассо. Он начинает подозревать – плохое… Он же германский шпион, как показал его лучший друг Кольцов… И тогда Уманский оборачивается.

И смотрит – в свои тридцать девять лет. На свой путь, семью. Друзей. Коммунистический Интернационал.

Мать, забытую в Австро-Венгрии… Что он там видит, Тася? Ничего, что показалось бы прочным и могло спасти. И тогда он вдруг понимает, зачем он вернулся, зачем все это происходит с ним… Костя понимает: все справедливо, он жил скверно, он лгал, предал учителя, бросал женщин, искал сытости… Плохо служил императору, раз началась война и гибнет Империя… Но у него есть возможность спастись. Есть в его жизни, Костя вдруг понимает, единственная женщина, которую он по-настоящему любил. И все рушится, может быть, только для того, чтобы показать ему – вот она, вот настоящее, только это.

Иди к ней. Другой возможности спастись не будет. Скоро старость и смерть… Он это чувствует удивительно сильно, – я прочертил носком ботинка линию перед собой. – Это позиция Уманского.

Я прошелся за спиной секретарши, и та выпрямилась, словно ожидая прикосновения.

– Теперь ты – Петрова. Тридцать девять лет, широкие бедра. Невероятная сексуальность. Баснословная красота… Между тем двое детей на руках, мать, няня. Дмитрий Цурко пропал без вести. Петр Цурко пропал без вести.

Немец Вендт сидит. В квартире властвует стерва Валентина – вот теперь она расплатится за все унижения, у нее маленький сын от красного командира, а кто теперь ты?!

Хочется тебе жить с подстреленным? Уманский завтра сядет и умрет или до пенсии будет по архивной пыли тащиться замзавсектором шестого отдела девятого главка и до инсультных времен трахать секретарш, потому что на актрис уже не будет денег. У него нет даже квартиры! – Я заорал в ее вздрогнувший затылок и стих. – А Максим Максимыча твоего принимает император! Он, может быть, в наркомы опять. Это спасение – вырваться на несколько лет! Пока доберетесь, осмотритесь, пока война, пока отзовут – годы и годы… Из нищеты, из страха! Ходить в вечерних платьях, кататься на пикники в открытых автомобилях, спихнуть в рязанскую деревню детей и снова стать молодой, шутить с членами Политбюро! Это твоя позиция.

Я словно взвесил два камешка на руках и переместился к дверям: