Каменный мешок

А вокруг крепости и казарм, числом восемь, военные установили ограду, а в ограде сделали калитку, а на калитку повесили дощечку, на которой значилось по-исландски «Посторонним вход категорически воспрещен». Рядом с калиткой стояла маленькая будка, в ней все время сидел солдат с винтовкой. Военные не обращали на парнишек ни малейшего внимания, но те все же старались не подходить слишком близко. В хорошую погоду, когда облака раздувало и светило солнце, Симон и Томас брали сестру под руки, и выносили ее на пригорок, и укладывали в мох, и показывали ей издали большущую пушку и солдат. Миккелина лежала и смотрела на все, что происходит вокруг, но не говорила ни слова и, казалось, постоянно о чем-то думала. Симон решил, что сестра боится — и солдат, и большой пушки.

Военные ходили в особой одежде, которую называли «форма» — вся зеленая, как мох, на ногах массивные черные ботинки со шнурками до самых голеней, черные ремни, а еще иногда носили на головах каски, а в руках — винтовки и пистолеты в особых карманах на ремне. В жаркую погоду они скидывали куртки и рубашки и голые по пояс работали под лучами солнца. Иногда еще устраивали учения, прямо на Пригорке, — солдаты сначала прятались, потом неожиданно выпрыгивали из укрытий, бежали, бросались на землю, стреляли из винтовок. По вечерам из казарм доносился разный шум и звуки музыки. Порой музыка лилась из какого-то странного устройства — звук был шипящий и металлический, а порой солдаты пели и играли сами. И Симон всю ночь слушал, как они поют про родные края. Он знал, что страна, откуда они родом, зовется Британия, а Грим говорил, что это «империя».

Братья рассказывали маме обо всем, что происходило на южной стороне Пригорка, но она не проявляла особенного интереса. Однажды им удалось уговорить ее прогуляться с ними на юг. Мама некоторое время постояла, разглядывая огороженную британцами территорию, а потом повернулась спиной и ушла восвояси, упрекая незваных гостей за шум, и настрого запретила мальчикам подходить к солдатам близко — потому что никогда нельзя знать, что будет, если рядом с тобой ходят дяди с оружием. Не дай бог с ними что-нибудь случится.

Шло время, и в один прекрасный день в казармах появились американцы, а британцев как ветром сдуло. Грим сказал, что их всех отправили на верную смерть, а американцев, наоборот, прислали в Исландию нежиться на солнышке и жить веселой жизнью. В общем, по его словам, нечего обращать на это внимание.

Грим бросил возить уголь и устроился работать на янки, потому что, сказал он, у них есть для него много работы и они хорошо платят. В один прекрасный день он просто перешел через холм, постучался в калитку в ограде и без малейших трудностей получил работу на складе и в военной столовой. С тех пор дома стали есть по-другому. Сначала появились красные жестянки с ключом. Симон помнил, как Грим в первый раз отломал ключ от крышки банки, зацепил его за жестяной хвостик и стал крутить, пока крышка не отвалилась. Потом перевернул банку кверху дном и принялся стучать — и на тарелку вывалился большой бледный кусок мяса, весь в прозрачном желе, которое дрожало, словно живое, а на вкус оказалось соленое.

— Это ветчина, — сказал Грим. — Не откуда-нибудь, а прямо из самих Соединенных Штатов.

Симон в жизни не ел ничего вкуснее.

Сам он не задумывался поначалу, как так вышло, что эта вкуснятина оказалась у них на столе, но заметил, как озабоченно смотрит на это мама — особенно когда в один прекрасный день Грим вернулся домой с целой коробкой таких жестянок и спрятал ее под кроватью. А потом Грим стал то и дело отправляться с жестянками и другими непонятными Симону предметами в Рейкьявик, а когда возвращался, то усаживался за стол и пересчитывал кроны и эйриры, и в такие дни Симон замечал на лице Грима что-то похожее на радость. Во всяком случае, таким он его еще не видывал. Постепенно Грим стал чуть лучше вести себя с мамой, прекратил обзывать ее газовой блядью и в этом роде. И даже иногда гладил Томаса по голове.

А вещей в доме все прибывало. Появились американские сигареты, самые разнообразные — и невозможно вкусные — консервы, порой даже овощи, а особенно — нейлоновые чулки. За них, говорила мама, любая женщина в Рейкьявике готова продать родного отца. Но все это великолепие задерживалось у них дома ненадолго.

Однажды Грим вернулся домой с коробочкой, откуда шел какой-то восхитительный, но уже знакомый Симону запах. Грим открыл коробочку и дал всем попробовать, сказал, это жвачка, янки жуют ее весь день по поводу и без повода, словно коровы. Глотать эту штуку нельзя, а пожевав, надо выплюнуть и взять еще. Симон и Томас и особенно Миккелина принялись жевать что было сил, а потом выплюнули странную резинку и получили от Грима еще.

— Называется бубльгум, — сказал Грим.