Каменный Кулак и мешок смерти

Рыжий Лют оглянулся, ожидая всеобщего хохота, и только тут понял, что бахвалится он по-венедски, и никто кроме Волькши его не понял. Верзила поморщился, отыскивая под огненными космами обрывки свейских слов и ругательств, но не совладал с мозгами, растрепанными за долгую дорогу верхом, и смачно плюнул в сторону франка. Тот сделал вид, что готов дать коню пятками в бока и броситься на наглеца, но с места не сдвинулся.

– Qui vous tels, les chiens enrag'es danois?[156] – еще раз громко спросил он.

– Nous sommes la mort а toi et tous les serviteurs du Dieu Mort![157] – возвысил голос Хагель, и с этими словами запустил руку в седельную сумку, выхватил оттуда деревянный крест с приляпанным к нему глиняным болванчиком. Хрипнула сталь меча, покидающего ножны, и крест с хрустом разлетелся на куски, а болванчик распался едва ли не в пыль.

– То же самое мы сделаем со всеми, у кого найдем на шее крест! – пообещал Кродерлинг уже на родном языке. То ли запас франкских слов исчерпывался тем десятком, что уже были сказаны, то ли жажда обагрить клинок франкской кровью застила его рассудок.

– Tu paieras, l'h'er'etique! Nous vous 'ecraserons comme une douzaine de pommes pourries![158] – тявкнул хаврский сотник срывающимся голосом и рванул поводья. Его конь перешел с места в галоп, и через мгновение франкские конники уже влетали в ворота городища.

– Теперь они точно выползут из-за стен, – злорадствовал Хагель. – Давайте расставлять людей, – сказал он, обращаясь к Скаллагримсону.

Варягов пришлось уговаривать, но недолго. Восемнадцать копейщиков, тридцать четыре лучника и девяносто два мечника выстроились в ряды лицом к Хавре.

– Шире! Разойдитесь шире! – надрывал горло бывший копейщик Синеуса Ларса. – Их лучникам сподручнее выцеливать толпу, чем каждого по отдельности! Вставайте еще шире!

Шёрёверны роптали. Разве это дело – стоять как дубы не взгорке? Кто прикроет твою спину, когда начнется сеча? Франки накинутся со всех сторон, как свора ловчих на медведя, и поминай, как звали.

– Да не тряситесь вы, как свиные хвосты на бегу! – шумел на них Скаллагримсон. – Как только дойдет до бил и мечей, так сразу сожмемся в кулак. Но не раньше, чем супротивные пехотинцы нас от своих же лучников заслонят. Вняли?

Но самоявленному форингу никто не ответил, поскольку северные ворота торжища распахнулись и оттуда вновь показались франкские всадники. Немного. Сотни две, две с половиной. Волькша недоумевал, как они собирались равными силами раздавить нападающих, как дюжину гнилых яблок – было неведомо. Варяги и фризы начали было потешаться над защитниками городища, но тут вслед за наездниками по мосту через ров побежали пехотинцы. Три сотни хорошо вооруженных латников с огромными продолговатыми щитами. Франкские пехотинцы выстроились в плотную линию – щит к щиту. А за их спинами встали лучники и самострельщики числом не менее двух сотен. А бойцы все продолжали прибывать. По тому, как разнилось их оружие и одеяние, можно было понять, что это всполошившиеся купцы и промысловые люди Хавре. Сколько их набежало – исчислить было невозможно, но нестройная толпа ополченцев запрудила весь берег оборонительного рва позади латников.

Узрев противостоящую им силищу, многие шёрёверны пришли в смущение. Будь франков хотя бы вдвое больше, с ними еще можно было бы совладать, но защитников Овсяного торжища оказалось три-на-два раза больше против одного викинга. В смятении северяне подались вспять на несколько шагов, так что непреклонный Эгиль оказался в переднем ряду один. Стойкость норманна усовестила шёрёвернов, и они вновь встали на прежние места.

В стане франков началось какое-то движение.

– Поднять щиты! – прокричал Скаллагримсон.

Но ополченцы и дружинники Хавре не пошли в наступление, а лишь раздались в стороны, давая узкий проход невысокому пузану с большим крестом в руках. При его появлении франки обнажили головы. А он шел сквозь строй сечников и размахивал крестом так, точно собирался огреть им по голове каждого, кто ее перед ним не склонит.

– Что это за скоморох? – спросил у Волькши Рыжий Лют. Оба венеда давно изготовились к битве. Олькша, как дубину, перекидывал с плеча не плечо свой меч завидной работы, а Годинович лелеял в горсти Родную Землю.

– Сдается мне, что это и есть волхв Мертвого Бога Йокса? – предположил Волкан.

– Кого? – удивился верзила.

– Мертвого Бога Йокса. Ты что, не уразумел, какого лешего фризы с нами увязались? Они же еще на Спайкерооге все про этого Йоксу талдычили. Дескать, насолил он им без меры через франкского конунга Карламана.

– Ну ничего себе! – покачал рыжей башкой Олькша.

– Так ты что, ничего этого не внял? – вытаращился на него Волькша.

– Неей, – пробасил Хорсович с самодовольным видом. – Где же их, инаких, поймешь? Они ж на своем языке все больше чирикают. А я и в свейском-то еще не силен. Да и на что мне лишнее разуметь? Мне бы вот мечушку опробовать побыстрее – это было бы славно.

– Да не торопись ты, рыжий чурбан, – пожурил его Годинович. – Поди, еще успеешь нажраться железной каши.