Каменный Кулак и Хрольф-Потрошитель

Как Годинович уже уразумел, урывками подглядывая за волхвами во время их подъема на гору, каждый волхв был облачен в шкуру своего цвета. Но лишь теперь Годинович узрел все, ради чего пустился подглядывать за неведомыми кудесниками. Без сомнения, они собрались на вершине Хогладской горы для какого-то очень древнего обряда, ибо все они являли собой разных зверей. Тот, которого Волькша разглядел еще по пути, был волком. Другой волхв носил медвежью шкуру, а на его голове красовался череп Бера. Третий кудесник – был лисой, четвертый – зайцем, пятый – белкой. Еще среди них были рысь, лось и косуля. Всего восемь… Куда девался тот, который шел налегке? Сколько не высматривал его Волькша, девятого волхва нигде не было. Ну, да и Леший с ним. Надо было, наконец, убираться отсюда, пока ведуны не начали свою ворожбу. Мало ли о чем они будут говорить со своими богами.

Годинович выбрался из своего укрытия и осмотрелся. Вечернее солнце на горизонте уже коснулось моря. Но впереди были еще долгие Травеньские сумерки, так что спуститься вниз к драккару, который был перед ним как на ладони, Волькша еще вполне успевал.

Но тут до венеда долетели звуки восьми бубнов и чужеродные песнопения.

Только сейчас Волкан вспомнил, что за все время восхождения на гору эти люди не произнесли ни слова. И вот теперь они запели. У них были сильные и слаженные голоса. А язык их обряда был Годиновичу совершенно незнаком. Сколько не вслушивался сын самого даровитого толмача всей Гардарики, он не смог разобрать ни полслова. Он мог бы поклясться, что наречие, на котором пели волхвы, не было сродным ни венедскому, ни варяжскому, ни карельскому. Язык их был напевен, но в то же время в нем было множество цокающих и сипящих звуков, точно во рту кудесников вода капала на раскаленные угли.

Но только желание вникнуть в непонятный язык волхвов заставило Волькшу застыть на месте. Лад, который волхвы извлекали из своих бубнов, завораживал не меньше. Волкан не мог похвастаться тем, что знал толк в наигрышах. Но ничего подобного тому рокотанию, которым кудесники сопровождали свое пение, парню прежде слышать не доводилось. Звуки бубнов были такими яростными и при этом пленительными, таким утробными и при этом священными, что Годиновичу страсть как захотелось посмотреть, что волхвы при этом делают: судя по тому, как звуки пения разгуливали над вершиной, кудесники не стояли на месте.

И действительно, волхвы приплясывали на плоских камнях священного круга. Голые пятки кудесников заставляли их издавать складный клекот, добавляя еще один голос к песнопению обряда. Плясуны скакали то вправо, то влево, тревожа ногами каменные пластины, звучавшие, то выше, то ниже, и даже в их клокотании угадывался некий напев.

Не переставая бить в бубны, петь и приплясывать волхвы начали преображаться. Они снимали свои страшные головные уборы с черепами и складывали внутрь священного круга. Теперь Волькша смог разглядеть, что под шапками головы ведунов были повязаны нитью малых оберегов, а волосы заплетены в четыре косицы.

Когда все волхвы обнажили головы, настал черед меховых одежд. Оказалось, что их одеяния не были зашиты на плечах нитками, а лишь закреплены тонкими кожаными тесемками, продетыми в дырочки. Стоило плясуну выдернуть их, как одеяние спадало с плеч и повисало на поясе.

Много лет спустя Волькша иногда видел перед глазами это сумеречный час и восьмерых полуобнаженных волхвов неведомого народа, неистово отплясывающих древний обряд на вершине каменной горы. Но с еще большим трепетом вспоминал он то, что началось на капище после того, как отзвучала первая песнь обряда.

Как ни долги сумерки на островах Варяжского моря в конце весны, а до времени белых ночей оставалось еще около месяца. Так что, когда волхвы прервали свою пляску, было почти темно. Внутренний голос говорил Волкану, что он видел лишь зачин чего-то более важного. И он не ошибся.

Волхвы вышли из священного круга, но лишь для того, чтобы тут же вернулись, с огромными охапками хвороста. Судя по всему, дрова был заготовлены загодя. Сухие ветви сложили шалашиком поверх углей прежнего кострища. Но вместо того чтобы как полагается высечь искру и возжечь огонь, волхвы сошлись вокруг кострища и снова запели. При этом они передавали друг другу кувшин с непомерно длинным горлышком. Волькша напрягал зрение, как мог, но сумел разглядеть очень немногое. Заполучив сосуд, кудесник плескал его содержимое себе на ладонь и натирал им лицо, плечи и грудь. После этого он совершал один глоток и передавал кувшин дальше.

В то время как из сосуда испил восьмой волхв, из-за моря встала полная луна и озарила Явь бледным светом Навьей мудрости.

Волхвы издали долгий приветственный клич ночному светилу, от которого по телу Волькши побежали уже не просто мурашки, а самый настоящий священный трепет.

Далее, продолжая петь, кудесники обхватили сосуд левыми руками, а правыми поочередно бросали туда по малой толике каких-то зелий. Каково же было изумление Волькши, когда при свете восходящей луны он заметил, что над кувшином закурится легкий дымок.