Каменный фундамент

— Милая моя, да в мысль это никому не пришло. Потом — все равно те геологи обязательно к Косте заезжали. Если через них это… Да и как по-другому было сделать?..

Но Катюша больше не слушала. Одна тревожная дума владела ею: инфекция теперь занесена и в зимовье «У Дикого»… Нужно принимать немедленные меры. Какие? Из Н-ска завтра дать радиограмму в Алангер? Но сколько времени потом пройдет, пока из Алангера доберутся к зимовью? И неизвестно, что там сейчас происходит. Что же придумать? Что придумать?

Катюша не заметила, как оказалась одна над обрывом. Реки в темноте не было видно, снизу доносились только глухие всплески волн. Им было тесно средь камней, они метались от берега к берегу, сшибались друг с другом, ударялись в плоскую грудь утеса, отскакивали и вновь набегали и, разбиваясь в мелкие брызги, катились вниз… Вниз, к Алангеру…

— Екатерина Федоровна, что спать не ложитесь?

Позади нее стоял пилот. Катюша повернулась к нему:

— Завтра вы полетите один, Миша.

Он сдержанно рассмеялся:

— А вы пешком отсюда, что ли, пойдете?

— Я поплыву по реке, — сказала Катюша. — А послезавтра вы в Алангер за мной прилетите. Домой, прошу вас, зайдите ко мне, расскажите, и в горздраве тоже…

Она подробно все объяснила пилоту.

— Да как же вы одна по такой реке поплывете? — сердясь, замахал руками Миша. — Вы соображаете, что говорите?!

— Там люди, Миша. А лучше того, что придумала я, вам не придумать.

— А я и не буду.

— Ну, вы можете не думать, — резко сказала Катюша, — а я медсестра и должна думать. Дети могут погибнуть.

— Давайте я вас на самолете туда отвезу, — шумел Миша, — в камни, в чащу, в болото сяду. И то будет меньше риска для вас, чем одной на этой реке.

— Миша, не говорите глупостей. Я знаю, что делаю.

Утром, едва наметились первые признаки рассвета, Миша пошел к самолету.

Катюша, напрягая все силы, провертывала лопасти винта. Ей казалось, она не успеет отскочить — и тогда…

— Внимание! — кричала она.

— Есть внимание! — отзывался Миша.

— Контакт! — и, не дождавшись ответа, дергала винт, а сама отбегала в сторону.

Наконец мотор удалось запустить. Синяя струя дыма обволокла самолет. Миша посигналил рукавицей.

Все увеличивая обороты, работал мотор. Самолет дрожал, ветер от винта прижимал траву к земле. Казалось, еще немного — и он начнет вырывать ее. Миша отпустил рули высоты, и, встряхиваясь на кочках, машина покатилась по площадке. Мотор ревел все сильнее, дробя в горах гулкое эхо; самолет бежал прямо к кустам, словно стремился их протаранить, и вдруг отлого пошел вверх. Сердце Катюши замерло, когда самолет черкнул колесами по самым вершинам черемух и, навалясь на правое крыло, боком пошел к реке. Машина наконец вошла на крутом вираже в распадок и скрылась из виду. Долго после этого был слышен рокот мотора, — значит, летит, не упал! — и потом все постепенно затихло, как затихает звон струны, задетой в тишине неосторожной рукой.

Катюша поправила на голове платок. Уплывет она отсюда или не уплывет — ждать ее будут только в Алангере…

Первые лучи солнца, поднявшегося над цепью гор, застали Катюшу на реке. Ей не хотелось отбирать у хозяйки лодку, она настойчиво повторяла, что сможет уплыть и на «салике» — плотике, сколоченном из нескольких бревен. Но женщина решительно воспротивилась этому.

— Ты не знаешь, какая здесь река! В лодке и то не всякий сумеет уплыть. В первой шивере расщепает твой салик. И смотри «У Дикого» останься, одна не плавай, Костю дождись. Там, дальше-то, еще хуже… Избушку не проплыви: с реки она худо заметная.

И вот Катюша на узенькой, короткой, долбленной из тополя лодочке помчалась по бурно кипящей волнами реке.

У Катюши еще оставалась в памяти таежная азбука. Она помнила, что через шиверы нужно спускаться коротким берегом, через пороги — длинным и, скатываясь на крутых спадах воды, перерезать вал наискось, помнила, что на высоких волнах нужно грести как можно сильнее. Она помнила все это, но прежней сноровки не было, и Катюша совершала беспрерывные ошибки, лодка ее то и дело наполнялась водой.

А Чуна жадно втягивала ее в свое каменное горло, неслась в узкой щели меж гор со все возрастающей скоростью. Руки Катюши одеревенели от тяжелой работы веслом, болела спина, и не было возможности встать и распрямиться. Она с трудом выискивала минуты, чтобы вычерпывать берестяным ковшом воду из лодки.

Сперва ей казалось, что такая быстрина не может продолжаться бесконечно, горы раздвинутся, откроется широкое длинное плесо и можно будет сидеть, лениво оглядывая берега, петь песни и, выхватывая из воды весло, любоваться осыпающимися с него крупными светлыми каплями. Потом она смирилась с мыслью, что вплоть до зимовья «У Дикого» отдыха ей не будет.

Катюша впивалась взглядом в каждый новый поворот, ища то место, где стоит избушка. Но избушки все не было, и в сердце закрадывалась тревога: не проплыла ли она мимо зимовья?

Хотелось есть. Тамара в дорогу положила ей кое-какие запасы и даже бросила в лодку железный котелок: «Как же можно без чаю!»