Детей у Кирилла Тимофеевича нет. Нет и семьи. Самые близкие его родственники – это тетради с личными записками, которые, почитай, два десятка лет изо дня в день ведет он. В этой работе, оставаясь наедине с пером и бумагой, находит Хлебников высшее блаженство, равное, пожалуй, лишь любви, которую однажды в жизни испытал он. Но об этом в записках ни слова. Зато много о том, где бывал, что видел. Есть здесь и жизнеописания известных людей, с кем сводила Хлебникова судьба: Баранов, Головнин, Резанов… Есть описания островов и словари племен, населяющих американские земли, есть исследования по этнографии, истории Русской Америки. Но больше все-таки собственных раздумий о жизни и предметах отвлеченных и загадочных. Писать об этом нравится Кириллу Тимофеевичу. Здесь есть простор для воображения, коему в обыденном мире не находится должного места.
Вот и нынче, освободившись от дневных забот, которых у правителя Новоархангельской конторы хоть отбавляй, устроился он в гостевой комнате в доме Шмидта и торопится записать необычный рассказ, услышанный от алеута, привезенного в Новый Альбион с острова Тугидага.
Поскрипывает перо, вызывая в авторе записок чувство причастности к чему-то чудесному, рождается история…
«В одну осеннюю ночь, безлунную, но ясную и тихую, не возмутимую ни ревом бурь, ни шумом ветров, один алеут вышел из своей дымной хижины на берег, который в этом месте был пологим и песчаным, и стал глядеть на гладкую поверхность моря, где, выныривая и погружаясь в бездну, резвились сивучи и каланы. Потом сей алеут стал смотреть на небо, усеянное звездами, пытаясь угадать, продлится ли такое затишье завтра, когда намечена была охота на морского зверя. Его размышления вдруг прервало пение, доносящееся издалека. Голос походил на человеческий, но слов нельзя было разобрать. Алеут прислушался, и пение словно приблизилось к нему, стало явственнее. Пораженный, он побежал в хижину, разбудил сородичей и рассказал о чудном явлении. Все вместе они бросились на то место и, когда достигли его, не только услышали напев, но и усмотрели мерцающий светоч, точно кто-то зажег лучину и приближается со стороны моря к берегу. Но едва этот огонек коснулся оного на расстоянии видимости от того места, где они стояли, как в один миг исчез и пение прекратилось.
Изумленные и напуганные происшествием, эти дети природы не дерзнули в тот же час отправиться туда, но заметили, где именно угас неизвестный светоч. Они вернулись в свое жилище и толковали о необычном всю ночь, а с рассветом отправились на берег и, к своему удивлению, нашли там камень, который не могли сдвинуть с места несколько человек. Оного камня прежде – это известно всем тамошним обитателям – здесь никогда не было. Не заметили алеуты на берегу и никаких следов, могущих объяснить его появление. Они излагали множество догадок о сем камне и наконец согласно признали, что он появился на песчаном берегу, где на несколько полетов стрелы нет не токмо подобных валунов, но и мелких камешков, чудесным образом. Это чудо, по мнению старейшины, должно было предзнаменовать бедствие для их рода. Утвердясь в этом мнении, алеуты известили о камне начальника местной конторы Российско-Американской компании Артамонова, который приказал перенести камень к нему и, взвесив оный, нашел в нем восемь пудов.
Алеуты часто приходили к камню, который начальник положил подле дверей своей избы, но тот больше не светил и не пел…»
Что сталось потом с чудесным камнем, алеут, рассказавший о нем Кириллу Тимофеевичу, не знал. Хлебников закончил рассказ тем, что ему стало известно из служебных донесений: «Нынешней зимой случился на Тугидаге страшный мор среди туземцев. Мало кто выжил после болезни неизвестного доселе происхождения. В числе умерших был и Артамонов…»
Кирилл Тимофеевич отложил перо. Вроде бы получилось неплохо, хотя какой он писатель? В лучшем случае, летописец. Но ведь и они нужны, чтобы потомки могли узнать, чем жили люди в давнее время. Правда, Бальтазар Грасиан утверждает, что высокие дела остаются, а высокие слова забываются. Но в этом Хлебников не может согласиться с ним. Не всем дано стать героями в жизни. Кому-то надо рассказать о героях. Не будь Гомера, кто бы вспомнил об Ахиллесе и Одиссее…