Солнце поднималось. Начало припекать. Хиль Луис все чаще прикладывался к индейской плетеной фляжке, искоса поглядывая на вожака, словно ожидал от него приказаний или разъяснений. Впрочем, когда ему самому доводилось глазеть в подзорную трубу, бывший сержант подмечал детали, понятные только человеку военному: частоту смены караульных, количество пушек, нацеленных в сторону прерии… Не осталась незамеченной для Хиля Луиса и сутолока, царившая в это утро в президии. Уж очень она отличалась от размеренного хода гарнизонной жизни, хорошо знакомой ему самому. Беготня прислуги от складов к кухне и обратно, чистка рейтарами мундиров и вооружения – все говорило о том, что в президии либо ждут приезда большого начальника, либо готовятся к празднику.
Сержант поскреб затылок, но не сумел вспомнить, чье тезоименитство приходится на эти дни. Чертыхнулся про себя мол, не все ли равно, – но пришел к выводу, что чиф не случайно задумал вылазку именно сегодня: лучшего времени, чем праздник, для набега не придумаешь. Передавая в очередной раз зрительную трубку индейцу, сержант высказал ему свои соображения. Вожак никак не прореагировал, припадая глазом к «зоркому стеклу». И, как оказалось, вовремя: во дворе крепости появился черноусый. И не один, а вместе с белой женщиной, почти девочкой. Помпонио вспомнил, что однажды уже видел ее рядом с черноусым – когда сидел в клетке. Вспомнил и то, как его враг смотрел на эту женщину. Так мужчина глядит на ту, с кем хочет разделить ложе… И тут Гичи Маниту озарил Помпонио: может быть, эта женщина и есть то «слабое место», о котором говорил Валенила? Если враг Помпонио удерживает у себя Умугу, почему бы черноусому не лишиться той, которая дорога ему?
Индеец передал сержанту «зоркое стекло» и жестом указал, куда смотреть:
– !Enemigo!
– Кто враг? – Хиль Луис не сразу понял, о ком говорит вожак: все, кто в президии, – враги бушхедеров.
– Там, черноусый… С ним – женщина…
Хиль Луис посмотрел в трубку, и от индейца не ускользнуло, как напряглось его лицо.
– Comandante… Traidor… – только и смог выговорить сержант. Смысл его слов остался непонятным для Помпонио. Но что-то подсказало индейцу: они относятся к тому, кто завладел его камнем духов.
Деньги – порождение сатаны. Это любил повторять отец Хиля Луиса. Он был простым ачупино – бедным испанцем, переселившимся в американские колонии в поисках лучшей жизни. Но не зря говорят: где родился, там и живи. Если на родине встать на ноги не смог, то и на чужбине ничего не получится. Как ни пытался Хиль Луис – старший (по семейной традиции все мужчины в их роду носили имена своих отцов) вырваться из нужды, это ему не удалось. Даже когда он женился на дочери зажиточного ранчеро и взял за ней неплохое приданое, удача не повернулась к нему лицом. Два неурожайных года разорили его ранчо, а крупный денежный заем, взятый у владельца соседней гасиенды и невозвращенный в срок, превратил неудачливого землевладельца в пеона. Не принесли удачи и поиски серебряных жил в окрестных горах. Отец умер, оставив сыну и двум дочерям долги да наказ – не связываться с деньгами.
Хиль Луис – младший, может, и выполнил бы волю отца, если бы кто-то подсказал ему, как выкарабкаться из нищеты, когда в твоем кошельке пусто, а в хижине мать уже несколько дней не растапливает очаг, потому что на нем нечего готовить. Надо отдать ему должное, Хиль Луис добросовестно попытался заработать себе и осиротевшей семье на хлеб. Устроился вакеро к соседу-латифундисту, но неудачи с самого начала стали преследовать его, точно перешли от умершего отца по наследству. Как-то молодой пастух, разморившись на солнцепеке, заснул, и доверенное ему стадо разбрелось по округе, вытоптав посевы маиса. Когда при помощи других вакеро Хилю Луису удалось все же собрать быков и коров, он недосчитался десятка голов. Скотину задрали волки…
И быть бы ему вечным должником, но началась война, и Хиля Луиса забрали в армию. Благодаря своим навыкам верховой езды он попал в кавалерию, где ничем не отличился, пока не встретился с назначенным в полк капитаном Гомесом Герерой. Трудно сказать, чем приглянулся этому аристократу несуразный с виду и безродный рейтар, но именно его сделал Герера своим порученцем, а полгода спустя выхлопотал для услужливого Хиля Луиса чин сержанта. Тут впервые Хиль Луис поверил, что сможет на армейской службе разбогатеть. Деньги, выплачиваемые ему за сержантские нашивки, в несколько раз превосходили доход вакеро. Он даже передавал через отправлявшихся в тыл сослуживцев пособие для матери и сестер, пока ему не сообщили, что его родные убиты какими-то бродягами. Это известие Хиль Луис воспринял довольно спокойно. Нищенская жизнь приучила его к потерям. Не зря же бедняками придумана поговорка: меньше ртов – меньше затрат… Сержанту на войне хватало раздумий о себе самом и о своем будущем. А оно рисовалось Хилю Луису вполне в радужных тонах.