Камень ацтеков

На следующий день тюремщик-мышь смотрел на Баррета едва ли не с сочувствием. Обед по крайней мере можно было есть. Баррет попытался разломить кукурузную лепешку, но пальцы плохо слушались. Эта слабость ощущалась не в мышцах, а где-то глубже — в усталом мозгу. Пришлось сначала сжевать пригорелый край, только потом удалось отхватить немного мягкой сердцевины. От еды стало полегче. На левый резец (как раз на тот самый, который шатался) попал плотный, восковой на ощупь комочек. Баррет выплюнул шарик, подождал, пока пройдет дрожь в фалангах пальцев, и, как мог осторожно, счистил воск.

Внутри прятался скатанный клочок тончайшей бумаги и черная горошина, похожая на семя растения.

Изломы на бумаге почти не мешали читать, почерк выглядел знакомым, а английский текст разборчивым:

Разжуй и проглоти черную горошину. Наступит ложная смерть. Покойных арестантов принято хоронить на берегу бухты, в неосвященной земле. Могилы очень мелкие.

Друг.

— Ах, мерзавец Эрнандо, видна его работа. Похоже на зелья, который я видел у рыжего Алюмнуса. Помнится, алхимик делал эликсир бессмертия. Из золота, трав и еще какого-то дерьма. Однажды попробовал его сам… Умер, конечно.

Баррет, не задумываясь, сунул яд за щеку и раскусил оболочку. Содержимое отдавало землей, маслом, пряностями и еще чем-то — травяным и холодным одновременно.

— Точно, это делал Алюмнус. Старые запасы.

Баррет присел у стены, чтобы не упасть, когда пилюля растворится в желудке, и напрасно прождал некоторое время — ничего особенного не произошло. По ту сторону зарешеченного окна привычно бранились недовольные испанские солдаты и тревожно-резко кричали пестрые птицы. Лягушонок, маленький скользкий гад с золотыми глазами, вернулся и удивленно рассматривал пирата. Баррет хорошо чувствовал каждый свой сустав, беззащитное биение крови в собственных венах, правильные сокращения сердца. Туман в сознании, вызванный вчерашней пыткой, рассеялся.

— Похоже на лекарство от всех болезней. Должно быть, подлец Ланда перепутал средства или Алюмнус опять перемудрил.

В тот же миг в остывшую голову Баррета пришла новая (и очень неприятная) мысль.

«Говорят, не все зелья мучительны. Он некоторых травяных вытяжек отравленные жертвы умирают счастливыми. Что, если яд, который мне подсунули, вовсе не ложный?»

Мысль оказалась очень настойчивой. Баррет по-прежнему не испытывал никакого физического страдания — его с успехом заменяла мнительная тревога.

— Жаль, что кружка осталась у испанца.

Он сунул пальцы в горло, чтобы вызвать рвоту, но нёбо словно потеряло чувствительность — ничего не вышло, яд оставался в желудке.

— Эй, hombre! [13] Принеси-ка мне воды!

Сторож, бесцветный парень с мышиным лицом, не явился.

Англичанин сел у стены. Каждая мелочь замкнутого мира камеры казалась ему яркой и четкой — крепкая цепь на лодыжках, решетка, жидко побеленная стена, слизистая шкурка лягушки, треснутый край пустого кувшина.

— Странно, я никогда не слышал, чтобы так кричали птицы.

Баррет неотрывно ловил тусклый свет прикрытого испарениями дня. Жара и влага медленно вливались в камеру через окно. Через минуту он уже чувствовал, что задыхается.

— Какой же я доверчивый дурак!

Питер попытался подняться, но ноги больше не слушались его, попытался позвать охрану — в горле пересохло.

Лягушонок подтянул лапки и сделал осторожный прыжок. Потом другой. Жара измучила гада — инстинктом он искал прохлады. Рука оцепеневшего человека показалась холодной, но мешала смутная тревога — бурая лягушка убралась в угол и юркнула в незаметную щель, чтобы найти прибежище в другом месте…

Помощник сторожа Хуан пришел через полчаса Он с видимым недоумением рассматривал безнадежно мертвого Баррета.

— А мне говорили, что от воды на голову так быстро не умирают.

Его более опытный сотоварищ пожал плечами.

— Вчера пират был живехонек. Наказание ему не очень повредило. Впрочем, откуда мне знать? Случается, что у здоровых людей ослабевает сила жизни. Думаю, у него лопнул сосуд в мозгу, а может быть, накатила скоротечная лихорадка Море быстро разрушает человека — такие бродяги полжизни проводят на какой-нибудь посудине, болтаясь между водой и облаками, грабя и избивая честных людей. Смелый был головорез.

— Его бы повесили?

— Конечно. Впрочем, какая тебе разница? Чужая судьба это только чужая смерть. Комендант не велел везти тело до материка — сегодня заняты все каноэ. Зароем англичанина на крепостном кладбище.

Оцепеневший Баррет не мог даже поднять век, но отчетливо слышал каждое слово тюремщика.

— Собачья жизнь, — бросил раздосадованный помощник сторожа. — Я пошел сюда ради моей Эвы и пятерых ребятишек. Возись теперь с падалью.

Он ткнул мертвого ногой и ушел за лопатой. Грубо стучали подошвы его башмаков.