Камелии высокого и низкого полета(С приложением «Записок петербургской камелии»)

Соображая, однако, все сказанное вашими противниками, мм. гг., в обвинение вас, а вашими депутатами в вашу защиту, я все-таки поставлен был в немалое затруднение — решить положительно этот весьма занявший мое внимание вопрос, и стал измышлять способы проверить правдивость и тех и других доводов на возможно более достоверных данных. Для этого я предположил, что в настоящем случае являются как бы на суд общественного мнения две стороны: одна в качестве обвиненной, а другая, пожалуй, даже по милости навязывающихся ей (как выражаются ваши депутаты) и непрошенных защитников, обвинительницей. Сущность обвинения и защита обвиняемых выяснились. Последняя, т. е. защита, конечно отличается больше фарсом и диалектикой, и в сущности ни чем не опровергает фактов обвинения, но в ней останавливает на себе внимание один особенно выдающийся пункт: это — требование личного спроса стороны обвиняющей. Н, как, пожалуй, и в самом деле решиться поверить безусловно речам адвокатов обвиняющей стороны, когда, судя по неявке ни разу в суд ее самой лично — для подтверждения заявляемых от ее имени обвинений, — можно и действительно, чего доброго, заподозрить, что она вовлечена в дело совершенно против ее желания? Конечно, тут, кроме интереса удовлетворения справедливости, выступают на видный план также и интересы общественной нравственности и поддержание уважения к человеческому достоинству, но все-таки лучше бы постараться как-нибудь выведать и собственные мысли по этому делу той стороны, которая выставлена здесь так крайне обиженной, и добиться произнесения лично ей самой обвинений, если она их имеет высказать.

Но что, если она и действительно не захочет или, скорее, не сумеет и не сможет этого сделать (а последним именно обстоятельством адвокаты и объясняют отсутствие ее самой при заявлении и защите ими этого дела)? Что тогда предпринять мне, в видах открытия истины и в защиту моих достопочтенных сограждан, над которыми уже давно бы совершился строгий суд общественного мнения по настоящему делу, если бы сами они, во внушающем числе, не состояли в списке присяжных заседателей этого суда?

Значит, представляется необходимым заставить обиженную сторону высказаться наконец самолично. Но как это сделать? Не иначе, как пойти и начать выспрашивать.

Вижу появившиеся при этом улыбки на физиономиях ваших, милостивые государи, и слышу также ироническое одобрение ваше. «Ступайте, — дескать, — ступайте, почтеннейший, да сообщите нам, пожалуйста, оттуда что-нибудь поновее слышанных уже нами самими, и по крайней мере уже по сотне раз, историй насчет благородных родителей, да княжеского, полковницкого или там богатого купеческого сынка, который был сначала влюблен без памяти, а потом — и т. д.»

Что ж, всякому свое счастье, господа!.. Однако, не скрою, что и мне пришлось выслушать не меньше вашего этих однообразных, почти стереотипных историй. Только не напрасно ли вы посмеиваетесь над этими историями, находя в них забавную сторону только потому, что они как будто по одной мерке сшиты и встречаются в них все благородные родители да еще благороднейшие и богатые молодые сердцееды? Но насчет благородства родителей и знатности предмета своей страсти, ведь, право, пожалуй, свойственно прихвастнуть и всякому из нас, в какой бы там ни пришлось степени; а что касается до однообразия остального в этих историях, так оно ведь совершенно как нельзя более естественно и правдоподобно. Конечно, в действительности, с авторшами этих историй в нередких случаях, может быть, происходило дело и гораздо похуже того, как они о нем повествуют, но, вероятно, и у этих дам хватает настолько самолюбия, чтобы не высказывать перед другим человеком без особой надобности, как им пришлось разыграть незавидную роль товара.

Впрочем, задача, которую предстояло мне одолеть, состояла не в собирании этих действительно уже давно всем известных историй, а в том, чтобы отыскать в числе этих дам такую, которая бы обладала умением и порядочно мыслить и выражаться, и главное, чтобы суметь заставить ее саму высказать взгляд на свое положение и отношение ко всему ее окружающему.

Здесь, я, к стыду своему, должен сознаться, что сначала было и сам усомнился в успехе исполнения задуманного предприятия. Не будет ли, и в самом деле, уж слишком наивно с моей стороны отыскивать в этой среде женщину, здраво и верно смотрящую на свое положение? Ведь такая, кажется, совсем и не должна быть здесь! На это, впрочем, сейчас же нашлось и возражение. А многоразличные обстоятельства, бессердечные и бесчестные люди, собственная слабость характера, недостаток твердой воли, и при этом совершенное отсутствие всякой поддержки, как нравственной, так и материальной, в критических случаях, — разве все это не часто встречается в жизни, разве мало через все это может погибнуть женщин и порядочно рассуждающих, и с хорошим, добрым сердцем, и даже не без образования? А нелепые идеи о так называемых гражданских браках разве не порядочное количество жертв могут бросить в этот омут?