Камасутра от Шивы

Она вернулась к сосудам, запечатанным «сулеймановой печатью», и замерла напротив них. Там заключены джинны, а не гомункулусы. Могучие духи, которые являются по первому зову. Эмалевые вставки на кувшинах изображали птицу, волка, рыжий огонь, голову египтянина, черта с выступающими из густой шевелюры рожками, Горгону и балаганного шута в двурогом колпаке.

— Сначала я боялась вас, — призналась Глория, глядя на медные сосуды с невидимым содержимым. — Потом прибегала к вашей поддержке. Теперь же я научилась обходиться собственными силами. Я приближаюсь к завершению сложного этапа своей жизни…

Картина, которая в момент смерти бывшего хозяина дома свалилась на пол, так и стояла прислоненная к стене, с расколотой рамой. На полотне женщина в средневековой одежде склонилась перед бородатым мужчиной в короне: царь Соломон и царица Савская.

Глория вспомнила, как в преддверии того рокового часа спросила у карлика:

«Чем ты занимаешься здесь?»

«Ищу утерянную формулу каббалы! — ответил он. — Формула позволила бы каббалисту создать живое существо… даже человека…»

— Библейские смыслы бесчисленны, — прошептала она. — Их не исчерпаешь.

Мраморные философы наблюдали за ней мертвыми глазницами, как и все три головы адского пса Цербера. Кувшины глухо позванивали.

— Парацельс изложил не весь рецепт. Он опустил самое главное… Действие нельзя повторить!

Она разговаривала то ли с давно почившим алхимиком, то ли сама с собой. Мысли приходили из пустоты, облекались в слова.

— Что наверху, то и внизу… Желая уподобиться Творцу всего сущего и слиться с ним, маг пытается создать своего Адама…

Если бы сейчас ее увидел Лавров, то принял бы за безумную.

— Желая уподобиться… — бормотала она, глядя на кувшины. — Уподобиться…

Глория не видела воочию доктора Шестакова, но его образ был четким и ясным, как если бы он отражался в зеркале. Доктор курил трубку с гашишем, уподобляясь Шиве и желая слиться с ним на пике наркотического экстаза. В сизоватом дыму мелькали лица мужчин и женщин… несчастный путешественник Карякин с перерезанным горлом… сгоревший заживо доктор Маух… утонувший Паша Нефедов… ее муж Толик, погибший в аварии…

— Новая смерть, — констатировала она. — Тамара Шестакова.

Когда Антон Рябов переступил порог ее дома, он принес эту смерть с собой. Та уже стояла в его зрачках.

А доктор Шестаков курил индийскую коноплю и купался в мистических фантазиях. Он готовил смесь золотого порошка, красного вина и уксуса… и намазывал тело прекрасной Маши Рамирес… Он копался в навозе и таскал большие стеклянные бутыли…

— У него нет серебряной коробочки с розовыми шариками! — воскликнула Глория. — И он не знает, как менять воду. Еще ему нужна кровь… Ему нужна кровь!.. Кровь…

Она села обратно в кресло и вернулась к записям Агафона. Здесь тоже чего-то недоставало.

— Я догадываюсь, чего…

Царь Соломон на картине смотрел на царицу Савскую, которая согнулась в придворном поклоне. В этом таился заветный смысл. Подсказка…

«Моя царица», — любил повторять Агафон.

— Где ты, тролль? Отзовись! Я почти у финиша.

Неспроста тогда упала эта картина. То был знак. Неспроста умер Агафон. Он перешел черту…

— А я осталась по эту сторону, — бормотала Глория. — Я осталась, чтобы… чтобы…

Все вокруг потемнело, и она «провалилась» в прошлое…

Теофраст Бомбаст фон Гогенгейм, известный как Парацельс, колдовал над стеклянными сосудами с водой. Они были закрыты бычьими пузырями, но этого оказалось недостаточно.

На дубовом, изъеденном химикатами столе горела свеча. Алхимик возился с какой-то вязкой субстанцией, что-то невнятно бормотал. Он изготавливал «сулеймановы печати», дабы прочно закупорить сосуды. Справившись со своей задачей, он трижды ударил по печати на горлышке бутыли и произнес какие-то слова на древнееврейском языке…

Жидкость в сосуде приобрела голубой цвет и как будто закипела. Парацельс проделал то же самое со второй бутылью, и жидкость в ней окрасилась кровью.

Глория внимательно прислушивалась, но не сумела разобрать слов. Внутри бутылей образовались пузырьки, которые превратились в… почти человеческие лица. Красное было отвратительным, а синее — ангельски прелестным.

Глория ахнула и отшатнулась. Алхимик повернулся в ее сторону, вглядываясь в густую темень в углу лаборатории. По ее позвоночнику пробежал холодок.

«Ты не можешь меня видеть, — мысленно твердила она. — Не можешь!»

— Как ты проникла сюда? — осведомился Парацельс.

— Не знаю…

— Чистосердечный ответ, — усмехнулся он.

Глория была разочарована его более чем обыкновенной внешностью. Упитанный, с круглым лицом, в красном колпаке и темной рабочей блузе. Так мог бы выглядеть лавочник, а не великий маг.

Парацельс отвернулся и, как ни в чем не бывало, продолжил свои опыты. Среди разных веществ и снадобий на его столе Глория заметила склянку с бурой жидкостью. Кровь?

— Каждую неделю мне необходим глоток свежей крови, — сидя к ней спиной, заявил алхимик. — Не для себя, как ты понимаешь.

Он взял в руки серебряную коробочку и пинцетом достал оттуда розовый шарик, видом и цветом похожий на жемчужину.

— Это их еда…