Калиновый мост

Не сказать, чтобы Захар рвался продолжать семейное наследие. По большей части нет, хоть и не отвергал то, что было его частью. Но, когда год назад совсем сдал отец, посчитал своим долгом разорвать контракт с войсками и вернуться… Семь месяцев назад родитель отошел в мир предков и духов, оставив все, что имелось, одному Захару. Абсолютно все…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

И… Что ж, возвращаться на службу с этим было неразумно. Да и после того конфликта не таким плохим выходом показалось, и подполковник одобрил, явно порадовавшись такому решению щекотливой ситуации.

Ну и тут дел невпроворот… «Одна пасека сколько внимания требует!», как любил отшучиваться Захар, если кому-то приходило в голову спрашивать, что заставило так кардинально от блестящей карьеры отказаться.

Обычно этого, да самого вида Захара хватало, чтобы дальше никто ни о чем не спрашивал. А пару месяцев назад начало приходить к нему осознание, что нечто предстоит… Что-то, в чем придется проявить все свои знания и умения, накопленные за жизнь и за годы службы тоже; выложиться по полной, до последней капли и силы, и воли.

И это точно как-то будет связано с девчонкой, что сегодня ворвалась в его жизнь, за пару часов успев «навести в ней шороху» и его встряхнув неожиданно. А ведь совершенно серьезно считал, что теперь все ровно воспринимает, не удивить его уже, в любом смысле.

Просчитался. И надо по-новой переоценивать всю ситуацию. Хотя… сейчас гадать бессмысленно. Время покажет…

Быстро проверив ульи, он поторопился домой.

Хлеб был вкусным.

Толстый ржаной ломоть, покрытый сливочным маслом и политый медом… Самый необычный завтрак в ее понимании почему-то, но потрясающе вкусный. Объеденье! Очень хотелось бы рассмотреть, как это выглядит на тарелке, увидеть все комбинации цвета и то, как солнце просвечивает мед… Но зрение не проснулось вместе с ней. И, хоть Захар разрешил снять ту давящую повязку, она не захотела открывать глаза…

Странное решение, позволяющее ей, к тому же как бы отстраниться от смущающего, тревожащего всего, что случилось ночью, когда он вернулся с пасеки… Но даже думать об этом ей… Лэле (за неимением иного варианта, она сама себя стала воспринимать под тем прозвищем, которым обращался хозяин дома), было щекотно и очень дискомфортно отчего-то. Потому она предпочитала целиком сосредоточиться на хлебе и завтраке. Что об этом думал Захар, она не могла угадать.

Имя свое он ей только недавно утром сказал.

— Очень вкусно, — тихо и почему-то чувствуя робость, заметила Лэля. — Только… — помолчала, не понимая сама, откуда в ней вспыхнул вдруг этот порыв и желание, да и как к ее следующим словам отнесется Захар. — Можно, я помогу печь его в следующий раз? — закончила совсем тихо, неуверенно.

Она что, умеет хлеб печь? Знает, как и что делать? Не могла сказать определенно, знания о себе и мире вокруг не поддавались системе и контролю. Но стоило задуматься, и весь процесс готовки словно вставал этапами перед внутренним взором. А еще чувствовалось, чего не хватало этому рецепту для совершенства.

— Я покупаю его, лэля. В селе, что неподалеку. У меня и печи-то толковой нет, все руки не доходят отремонтировать, как вернулся со службы, — вроде и довольно, что ей по вкусу, но и немного весело повинился Захар, кажется, что-то подвинув к ней по столу. — Твой чай. Прости, но кофе у меня закончился, да и не особо то пока тебе можно…

— Да… ладно, — стало немного жаль, хлеб испечь хотелось искренне. — Спасибо. Чай — прекрасно, — тихо отозвалась она, понимая, что мед стекает по пальцам.

Отложила еду на тяжелый, кажется, вырезанный из дерева поднос, что он дал ей на колени вместо тарелки, попыталась слизнуть, в каком-то детском порыве не потерять ни единой сладкой капли. Смутилась еще больше, услышав добрый смешок мужчины.

Захар же, ничего не говоря, мягко обхватил ее вторую руку своей огромной и теплой ладонью, направив к чашке, чтобы Лэля могла взять и отпить травяного чая, от которого так же вкусно, как и в принципе в этом доме, пахло тимьяном и чабрецом. А еще мятой, кажется.

Ей нравилось… Только было ничего не понятно и очень странно.

Вот так же, как с чашкой сейчас, Захар и ночью все делал, смущая Лэлю. Вернулся, разбудив, что-то проверил в ее состоянии, понятное лишь ему. Ввел какое-то лекарство. И в ванную комнату ее просто на руках отнес. И там… Ну, не то чтобы оставил наедине. Нет, вышел, предварительно проведя ее рукой по окружающим предметам, чтобы она хоть немного сориентировалась.

— Тут умывальник, кран. Сам унитаз. Вот тут полотенце, — приложил ее ладошку к другой стенке, кажется. — Только не пытайся сама все сделать, Лэля, незнакомое же место, а ты не привыкла без глаз обходиться, чувствуешь? Да и голова кружится, наверняка? — он, наверное, вопросительно на нее глянул.

Голова кружилась. А еще болела. Но Лэле было как-то совсем неудобно ему жаловаться. Только осторожно кивнула, донельзя смущенная тем, что не может без него даже в туалет сходить.