Калигула

— Почему не пошлют кого-нибудь помоложе? Я тяжело переношу путешествия, кроме того, я не уверен, что Калигула обрадуется моему появлению. Теперь, когда ты знаешь, что он хочет отделаться от меня… Возможно, он думает, что я тоже был замешан в заговоре, и прикажет меня потихоньку убрать. Только потому, что все сенаторы слишком трусливы, выбрали меня…

— Успокойся, Клавдий Цезарь! Мне все видится по-другому: поездка, наоборот, может стать для тебя выгодной. Возможно, император поручил кому-нибудь в Риме убрать тебя — прости мне ужасное выражение, но император сам употребляет его довольно часто. Если же ты окажешься в пути с официальной миссией, с тобой ничего не случится. И не торопись возвращаться! Притворись старым, больным человеком, которого утомило путешествие и которому необходимо поправиться в дальнем имении. Так мы выиграем время, Клавдий Цезарь, и, надеюсь, скоро наступят дни, когда мы сможем свободно вздохнуть — ты, я, изгнанные сестры императора, патриции, сенат, да и весь Рим!

Каллист владел даром убеждения, и Клавдий, немного успокоенный, отправился в дальний путь.

Прошло два месяца, а нога Хереи все еще оставалась слабой. Боль не уходила, и он едва мог ступить на ногу. Врач задумчиво качал головой.

— Не понимаю! Кости срослись, остался только обычный отек. Возможно, воспаление еще продержится какое-то время, к тому же зимнее время не благоприятствует заживлению. Будет лучше, если ты отправишься на Путеоли, к источникам. Советую тебе купаться там пять-шесть раз в день, причем твоя больная нога должна каждый раз не меньше получаса оставаться под водой. Как правило, в таких случаях скоро наступает ощутимое улучшение или полное выздоровление.

— Я должен сам за все заплатить?

Врач кивнул.

— К сожалению, трибун. Если бы это произошло на службе… Но не думаю, чтобы пребывание там стоило тебе слишком дорого. Я напишу распоряжение, и ты сможешь остановиться в военном госпитале, где тебе предоставят и еду. Тебе надо будет оплатить только ванны и дорогу.

— Но не настолько уж я бедный, — скромно сказал Херея.

— Дело не в этом. У вас, преторианцев, жизнь не самая легкая, и я считаю справедливой денежную поддержку в случае болезней. Итак, трибун, сделай как я тебе советую, и через несколько недель ты забудешь, что у тебя когда-то была сломана нога.

Херея обо всем рассказал Сабину, и тот тут же воодушевился.

— Я поеду с тобой! — закричал он. — Что может быть лучше возможности зимой понежиться на источниках?

Лицо Хереи засветилось от счастья.

— Я так рад, Сабин! Но как я попаду на Путеоли? Так долго скакать на лошади с больной ногой я не смогу.

Сабин отмахнулся:

— Не беспокойся! В том, что случилось с тобой, все-таки виновата моя семья, и я смогу хоть чем-то отплатить за твою дружбу. Мы наймем барку и спустимся на ней по Тибру до Остии, а оттуда до Путеоли нас домчит парусник. Когда прибудем на место, снимем виллу вблизи серных источников, так, чтобы ты мог добираться до них пешком. Мне тоже не повредит немного отдохнуть от Рима. Когда Калигула вернется, времени принимать лечебные ванны не останется.

— Тогда мы вместе будем служить во дворце, и ты станешь свидетелем, какие шутки император отпускает на мой счет, — с горечью произнес Херея.

— Не думай об этом! Займемся лучше приготовлениями. Когда мы отправляемся?

— После новогоднего праздника девятого января. Ко дню Марса, двадцать седьмого февраля, мы должны вернуться. Марсия не очень обрадуется…

— Мы вместе скажем ей. К тому же она будет довольна, когда получит обратно здорового мужа.

Херея улыбнулся и сказал со знанием дела:

— Ах, Сабин, ты никогда не был женат. Женщины часто мыслят совсем в другом направлении, нам, мужчинам, остается только качать головой.

Калигула долго думал, как отомстить Агриппине за происшедшее. Блестящая мысль пришла в голову неожиданно. Тела обоих казненных были сожжены, а прах помещен в бронзовые урны. Император разрешил семье Гетулика поставить его прах в родовой мавзолей, а с останками Лепида он поступил так, сказав Агриппине:

— Что ж, поскольку твой любовник переселился к Орку, его семейство захочет получить урну с прахом. Я разрешаю тебе доставить ее в Рим и передать им. Это значит, что все путешествие ты будешь держать ее на коленях. Потом вам с Ливиллой придется подождать приговора в городской тюрьме. Вы все меня недооценили, не так ли? Это может быть смертельным — недооценивать Бога. Я все слышу, все вижу, все знаю. Боги провожали меня сюда и поддерживали, и так будет и впредь.

Агриппина повернулась к брату спиной и сделала вид, что думает о своем. Правда, она слышала слова, но не осознавала смысла, поскольку ненависть к этому человеку, заполнившая душу, готовая разорвать тело, заглушала все остальные чувства.