Калигула

— Близнец Юпитера? Звучит хорошо и соответствует действительности, но опасаюсь, что народ не поймет внутренней связи. Я бы выбрал имя более ясное. Юпитер существует в разных проявлениях, как Юпитер Оптимус Максимус, Тонанус (громовержец), Фулгур (мечущий молнии). Если ты позволишь мне сделать предложение, то возьми имя Юпитера Латиария. Это латинский Юпитер, издавна знакомый и понятный римскому народу.

— Юпитер Латиарий, — задумчиво повторил Калигула. — Твой острый ум снова проявил себя; ты сделал хорошее предложение, Каллист. Да, как Юпитера Латиария мой народ должен почитать меня, возносить мне молитвы, приносить жертвы.

Для римских скульпторов наступили счастливые дни. В мастерских днем и ночью стучали молотки, чтобы головы императора увенчали сотни статуй из мрамора и бронзы. Все работали по общему образцу, одобренному лично Калигулой. Правда, этот лик едва ли имел сходство с настоящим императором. Не было видно и следа лысины, величественно-спокойный взгляд больших застывших глаз был направлен в божественные дали, а тонкие сжатые губы изменили свою форму.

Такой обожествленный Калигула взирал на свой народ в храмах и общественных зданиях, возвышался над головами сенаторов, так что при входе каждый сначала видел своего императора, обозревал сакральную улицу от Римского храма до арки Августа. Статуи поменьше и поскромнее, изготовленные в Сирии, достались отдаленным кварталам города, охраняли вход на ипподром, украшали термы. Изображения предшественников постепенно исчезли, и только Октавиан остался стоять в местах, связанных с его памятью, — перед форумом Августа, его мавзолеем и прежним домом.

Калигула любил повторять:

— Тому, кто не хранит Августа в своем сердце, фигуры из бронзы или камня не помогут.

Эмилий Лепид наблюдал за развитием событий с чувством удовлетворения.

— Твой брат уничтожает себя собственными руками, — сказал он Агриппине, навестив ее. — Он озадачил народ своей богоподобностью, но римляне скоро пресытятся этим самолюбованием. Отвратительнее всех ведет себя, как всегда, сенат. Почти каждый день там разворачиваются дебаты, какие титулы ему еще можно присвоить и какие почести воздать. Между тем — я знаю из надежных источников — казна вот-вот опустеет, и Калигуле придется думать как ее пополнить. Императора, который увеличивает налоги, народ будет любить меньше, даже если он велит установить свои изображения перед каждым публичным домом. В следующем году, уже через два месяца, в силу вступят новые указы, и мы заметно продвинемся к своей цели.

— Ты очень осторожен, — сказала Агриппина, — но прежде чем эти меры осуществятся, пройдет немало времени. Я думаю, что мы не можем больше ждать.

Лепид погладил ее руку.

— Полгода, любимая. Через полгода многое изменится. Нельзя рисковать успехом из-за нетерпения.

Вошел слуга.

— Извини, госпожа, но посыльный императора желает говорить с Эмилием Лепид ом.

— Пусть войдет!

Посыльный, согнувшись в глубоком поклоне, сообщил:

— Император хочет немедленно видеть тебя, патриций. На улице уже ждут носилки.

Лепид испугался, но старался не подавать виду. С тех пор как заговор шел полным ходом, он не мог так же свободно и беззаботно, как раньше, являться перед Калигулой. Внутри поселился страх того, что холодные неподвижные глаза заглянут ему в душу и обнаружат там предательство. Лепид осознавал невозможность этого, знал, что за маской божественности Калигулы скрывался коварный, жестокий человек, полный подозрительности и недоверия, который не мог спать по ночам, панически боялся грозы и из скуки совершал странные вещи, — все это он знал, но магический блеск императорской власти и жалкому существу дарил неземное свечение, наделял несуществующими качествами, приподнимая над другими.

— Здравствуй, Лепид! — Калигула пребывал в добром расположении духа. — Я хорошо поспал сегодня после обеда и готов превратить ночь в день. Как в старые времена, Лепид! Чего мы только тогда не устраивали!

Лепид, стараясь избегать взгляда Калигулы, изобразил восторг.

— Отличная идея, мой император. Мы могли бы освежить воспоминания и снова начать оттуда, где когда-то начали, — в публичном доме у цирка Максимуса.

— Ты тогда порекомендовал хорошее вино, которое там подают.

— И отличных девушек…

Калигула удивленно покачал головой.

— Будто у меня в этом есть необходимость — бог в публичном доме!

«Бог, — подумал переполненный ненавистью Лепид. — Скоро увидишь, какой ты на самом деле смертный, мой божественный Сапожок».

Он почтительно улыбнулся.

— Бог спускается к людям, переодетый, неузнаваемый… Пусть они ощущают дрожь, когда он приближается. Сколько смертных женщин осчастливил Юпитер в разных проявлениях: как бык, лебедь, сатир, золотой дождь и в образе человека…

Калигула направил взгляд неподвижных глаз на друга.

— Нет необходимости знакомить меня с греческой мифологией. Я знаю ее так же хорошо, как ты.

Лепид многословно извинился, и они тронулись в путь.

Публичный дом нисколько не изменился, вино по-прежнему оставалось отличным, девушки — красавицами, но одной из них не хватало.