Калибр имеет значение?

Артем хмуро раздевался под ее причитания и думал: «Лучше бы я вообще не возвращался, и пусть они тут сами как хотят, надоело все». Потом спросил:

– В ванную его?

– Не надо. – Мать нахмурилась, сказала укоризненно: – Уснул он уже, пока ты шаландался. Давай просто в кровать переложим. Только смотри, осторожно, чтоб не проснулся.

Вдвоем они с трудом перевалили тяжелое тело отца с инвалидной коляски на кровать. Тот всхрапнул, заворчал – но не проснулся. От него сильно несло перегаром.

– Опять пить даешь? – спросил Артем, морщась и отворачивая лицо.

– А ты попробуй ему не дай, чего он просит, – буркнула мать, – сам с ним сиди в следующий раз, а я пойду пошаландаюсь где-нибудь за тебя.

– Ага. Еще в школу за меня сходи.

– Подерзи мне тут! – шепотом закричала она и подняла руку, чтобы его ударить, но Артем увернулся.

Ужинать он, конечно, не стал, сразу ушел к себе. Нужно было делать уроки, но было так тухло и тошно, что не хотелось даже шевелиться. Мелкий сопел на нижней кровати, свернувшись в клубочек, только вихрастая макушка торчала из-под одеяла.

«Никуда я от них не денусь, – тоскливо подумал Артем, – так это все и будет. Навсегда». И ему стало еще тошнее, хотя, казалось, куда бы…

Как только проснулся, сразу начал ломать голову: позвонить – не позвонить. С одной стороны бы – да, с другой – как-то неловко. Ольга Константиновна позвонила сама. Спросила:

– Не проспал? – голос у нее был веселый.

– Доброе утро, – ответил Артем, улыбаясь.

– Доброе, – согласилась она, – и солнечное сегодня.

Артем поднял голову и только сейчас заметил – и правда, солнечное.

– Когда собираешься? – спросила Ольга Константиновна. – Я уже на посту.

– На балконе? Там же холодно!

– Свеженько. Но у меня тут термос с кофе. И теплые вафли. Так что я устроилась с комфортом, не волнуйся и не торопись. Позвони, как будешь выходить, чтоб я тебя не пропустила.

– Ага.

Он, конечно, сразу заторопился. Вылетел так быстро, как только мог. Щурясь от солнца, посмотрел на балкон напротив, помахал рукой. Подумал – вот бы классно сейчас тоже там оказаться вместе с ней. Пить кофе из термоса, есть теплые вафли. Вздохнул и пошел к остановке, немного замедляя шаг. И правда – доброе утро. Просто суперское. Пусть бы оно вообще не заканчивалось.

Но все хорошее быстро заканчивается. Это такое тухлое правило жизни. Если чего паршиво – так оно тянется и тянется, а иногда и навсегда. А если хорошее – бац, и закончилось, иногда даже раньше, чем ты успеваешь понять, что оно вообще было.

Жирдяя, то есть Женю, лупили за школой всей кодлой Гусиныча. Малек стоял на стреме, то есть, на подстраховке, старательно целясь из пистолета в Женю, чтоб тот не дергался, а остальные по очереди пинали Женю, как огромный мягкий мяч. Артема они пока не видели, и нужно было, конечно, тоже притвориться, что он этого всего не видит – и потихоньку уйти. Но с ним случилось что-то странное. Он стоял и не мог двинуться с места. А внутри медленно закипала злость. За то, что эти уроды испоганили такое суперское утро. За то, что они вообще все поганят. Всю жизнь. Из-за таких, как они, нельзя спокойно пройти по собственному двору. И в школе нужно все время озираться и трястись. А в кино показывают какую-то лажу про супергероев, которых не бывает. И даже Грачевы свалили подальше от такой жизни, а кто не может свалить – тому что делать? Проходить мимо, когда пятеро с пистолетом лупят одного безобидного толстяка, который никого не трогал?

Злость поднималась изнутри, как пузырьки в стакане газировки, колючие и холодные, голова закружилась, а в горле стало щекотно. Захотелось заорать во весь голос и кого-то ударить. Артем, двигаясь как во сне, медленно и очень спокойно, шагнул к Мальку, схватил его за плечо, увидел его удивленные, широко распахнутые глаза. Вспомнил, что говорила Ольга Константиновна: «Не наводи оружие, если не готов из него выстрелить». «Я готов», – подумал он, спокойно и чуть удивленно. И аккуратно, одним движением вывернул пистолет из задрожавшей руки Малька. А потом заорал и выстрелил в воздух. Все замерли и посмотрели на него. Артем навел пистолет сперва на Гусиныча, а потом на того, кто слева, Димку Рыжего. И сказал:

– Перестреляю вас сейчас всех, уроды. По одному. Ясно?

Димка Рыжий открыл рот – но ничего не сказал, его лицо побледнело как-то разом и застыло – будто он уже словил пулю и умер. И теперь стоял тут как тупой зомбак из фильма про апокалипсис. Все почему-то молчали, только Женя тихо стонал, корчась на земле. А потом Гусиныч испуганно забормотал, непривычным заискивающим голосом:

– Ты чего, Тема, отдай пушку, все нормально…

Кажется, он впервые назвал Артема по имени. И, кажется, он тоже понял, что Артем готов выстрелить. Пять раз, по пуле на каждого. Потому что на таком расстоянии только дебил промахнется.

– Нормально будет, когда вы свалите отсюда. Все. Пошли, пока я не передумал!

И Артем медленно перевел ствол на Гусиныча, с интересом наблюдая, как меняется у того лицо.

– Двинули, парни, – сглотнув, приказал Гусиныч. Его голос дал петуха, и это чуток подпортило пафос отступления его могучей кодлы.