Калека, Дева, Старец и Дитя

Но защитную печать он всё же поставил. На всякий случай. Дитя боялось. Конечно. Так же, как и я, оно знало, что ожидать от Калеки, но страх не превратил его в дрожащего ребёнка. Он решил показать, что и без своего мастерства достоин занимать трон. Что будет восседать на нём, когда враг, пришедший его свергнуть, окажется абсолютно, по-человечески беспомощен…

О чём-то подобном мечтал предшественник Дитя, построивший тот тронный зал. Похоже, нам было судьбой предначертано встречать Датэ именно там.

— Пойдём.

Глава 17

Расположившись у статуй основателей, мы провели долгие часы беспокойного ожидания, которое нарушали лишь редкие донесения гонцов. Окружённый гвардией император разглядывал свой меч. Оружие было выковано специально для этого случая, идеально заточено, но смертельным его делала не острота, а яд, нанесённый на лезвие. Император изначально не полагался на своё фехтование.

Я же смотрела на мраморный лик Девы, потому что, в отличие от Дитя, пришла сюда не ради убийства, а для допроса. Если Пламя погребальных костров появится здесь, то сначала он должен объяснить свои мотивы, а только потом сдохнуть.

Голоса и встревоженный вид Жемчужин наводили на мысли о моих сестрах, укрепляя мою решимость. Чтобы как-то поддерживать присутствие духа, женщины делились друг с другом забавными историями, следили за маслом в золотых лампадах, что висели вдоль стен на цепях, и даже попытались сыграть в карты.

— Вы в храме, — окоротил их император, будто своих разбаловавшихся дочерей, после чего наступила ещё более напряжённая тишина. По-настоящему мучительная.

И тогда я решила запеть.

Мы же в храме.

Первые слова напоминали неразборчивый шёпот и были похожи на заклинание. Мой голос, нервно дрожа, нехотя вливался в русло позабытого мотива. Это не было торжественным гимном или чем-то вдохновляющим. Эта песня была не менее траурной, чем недавнее молчание, но Жемчужины оживились. Даже Дитя подняло взгляд от оружия, внимая плачу Девы. Этому мелодичному рыданию, которое уже нигде и никогда не услышать.

Мне представилась возможность достойно оплакать своих сестёр. Слова-слёзы стекали с губ. Только теперь, спустя столько лет, во Внешнем мире, обращаясь к каменной Деве, я смогла излить всю боль, тоску, вину, которым было тесно в груди.

Святилище наполнилось моим голосом, и, даже когда я замолчала, он продолжал звучать. Глухо, мрачно, всё никак не стихая… Прошла минута, прежде чем я поняла, что это не эхо.

Покинув пределы храма, песня доносилась из коридора. Она набирала там силу и какую-то чуждую ей злость. Чужой голос превращал её из плача в обличение, отчего знакомые слова обретали несвойственный им смысл. Я вглядывалась в статую, потому что за исключением меня она была единственной Девой здесь. Более способной к пению, чем…

Лязг мечей отрезвил меня. Жемчужины поднялись и достали оружие, прислушиваясь.

…Датэ?!

На мгновение я остолбенела, уподобившись мраморной «сестре».

Боги, почему даже идя у нас на поводу и делая это в шутливой манере, он… нет, всего лишь его отпевающий нас голос, ужасал, лишал воли? И откуда, будь он проклят, Датэ знал плач Девы, потерявшей единую? Не мог же он вместе с техниками украсть и наши обряды!

В груди заболело.

Я повернулась к дверному проёму, ожидая. Шагов не было слышно, но, судя по голосу, Датэ приближался неторопливо, растягивая момент триумфа, никуда не спеша и ничего не боясь. Стража, которая могла встретиться ему по пути, уже была мертва.

Калека, в самом деле, пришёл сюда в одиночку и безоружным, будто соблюдая насмешливые «условия» перемирия, которые я предложила. Несмотря на то, что это было частью нашего плана, мы выглядели загнанными в угол, когда он всё-таки добрался до святилища и замер на пороге.

Слухи о его жестокости были преуменьшены. Никто не говорил, что его жестокость проявлялась во всём. В его голосе, превращающем наши молитвы в проклятья. В его внешности: в шрамах покрывавших веки и губы. В его одежде: в чёрной меховой мантии, накинутой на одно плечо.

Илай сказал, что мифи вымерли. Он не стал уточнять, что их вырезали Калеки так же, как и Дев. Одних освежевали, а другим перерезали горло… Не знаю, что хуже, но ведь Датэ гордился и тем, и другим. Его волосы спускались по плечам, выглядя кроваво-красными на фоне чёрного меха, вдвойне драгоценного из-за уникального цвета. Было время, когда только я могла прикасаться к шкуре этого зверя. Он нежил меня, носил на спине, защищал… а теперь стал аксессуаром своего убийцы.

— Тебе не жарко? — прошипела я, стискивая руки в кулаки. — Выбирая между шубой и оружием, ты выбрал первое? Великий завоеватель, ничего не скажешь.

— Думаешь, я сюда десять лет шёл, чтобы перед тобой покрасоваться? — заговорил Датэ. Не громко, но так, что пробрало до костей. — Я принёс её для тебя. Это ложе, к которому ты привыкла.

Я покосилась на Жемчужин, которые даже не думали на него нападать. Женская природа, которая не мешала им считаться сильнейшими воинами на службе императора, теперь сыграла с ними злую шутку. Вот где не помешали бы повязки на глаза.