Разглядывая кончики пальцев, Иллеанит пыталась понять, распространилось ли почернение со вчерашнего дня. Ногти почернели совершенно, а пальцы посерели и стали темными, нечувствительными к прикосновению — она проверила на плоскости лезвия тонкого кинжала. Не только пальцы ее тревожили — что-то недоброе затаилось у нее под ложечкой, будто бы поедало ее изнутри, высасывая силу и дух. Только темная магия позволяла подавить эту сущность, и только темная магия могла сдержать омертвение, ползущее вверх по пальцам.
Жертва с заткнутым ртом смотрела на нее выпученными глазами, полными слез, и синева в них светилась ярко при свечах. Эльф уже прекратил попытки вырваться из железных цепей, приковавших его к каменному алтарю, и сейчас внимательно глядел на Иллеанит, то и дело переводя глаза на покрытый рунами нож в ее руке.
— В твоей смерти будет больше смысла, чем в твоей жизни, — сказала она пленному. Он был, как она помнила, портным. Однажды сшил шелковый плащ для Тириола, ее отца. Она смотрела на его руки, такие изящные и ловкие с иглой и ниткой. — Вот эти прекрасные пальцы, когда дернутся в последний раз, вернут жизнь моим.
Он был раздет, кожа уже подготовлена для мазей и рун, которые она узнала из гримуара. Страницы эти она изучала долго и тайно и знала много заклинаний назубок. Но это было похитрее, в нем использовались не только эльфийские слова, но также фразы и звуки темного языка — языка демонов и творений Хаоса.
Иллеанит читала вслух, пододвигая острие ножа к горлу пленника. Остановилась, отвлекшись, стараясь вспомнить имя несчастного. Но оно не было важно. Отбросив эту мысль, она начала снова, сосредоточившись, тщательно произнося каждый слог.
И под ее речь клейма и порезы на коже пленника начали слезиться тонкими струйками крови. Он замычал от боли, стиснул зубы, грудь заходила ходуном. Иллеанит не обращала на него внимания, сосредоточившись на произнесении каждого стиха, чтобы все слова были сказаны точно и правильно. Иллеанит чувствовала, как в воздухе собирается темная магия, как она просачивается с нижних этажей башни, подобно тому, как дерево втягивает себе питание через корни.
Витки темной энергии смешивались с кровью, придавая ей более густой оттенок. Пленный тяжело дышал, глаза бегали по комнате, а тени собирались возле беленых балок, клубились по светлому камню стен.
Завершив заклинание, Иллеанит аккуратно провела кинжалом по горлу скованного. Он забулькал и умер, обмяк на камнях без ненужной суеты. Чернокнижница приставила к ране кинжал, и кровь забурлила. Иллеанит окунула в пальцы в алый пар и этой густой жидкостью быстро нарисовала себе на каждой щеке какую-то руну. Кровавые руны на теле теперь светились, они теснили неприятную тьму, сливались вместе, образуя переливчатую ауру силы.
— Госпожа!
Иллеанит нахмурилась, увидев ворвавшегося в дверь послушника. Она рявкнула ему, чтобы убирался, и вернулась к своему обряду.
— Что-то надвигается с севера, госпожа! — сказал послушник. — Странное облако, оно не движется с ветром.
Иллеанит обмакнула пальцы в пелену магической энергии, окружающей тело. Сделав вдох и стараясь не обращать внимания на тревоги, вдруг заполнившие ее мысли, она вывела пальцами знак. Там, где прошли ее пальцы, остались следы мерцающей тьмы.
Она остановилась, пробормотала последние слова и втянула магическую энергию в себя.
— Это Сафетион, госпожа.
Иллеанит это и так знала. Но сейчас не время давать себя отвлечь. Она содрогнулась, низкий мяукающий звук вырвался из ее губ, когда в тело влилась жизненная сила убитого эльфа. Сущность, живущая во внутренностях, сжалась, и Иллеанит, подняв руки, убедилась, что серость отступила, хотя на коже и ногтях осталась какая-то темнота, ибо заклинание не изгнало порчу до конца.
Она повернулась к послушнику, снова взяла нож. Увидела, что еще другие толпятся в дверях.
— Я приказывала, чтобы мне не мешали.
— Но, госпожа, Сафетион…
Иллеанит вогнала кинжал послушнику под ребра, пробив легкое. Он свалился на пол, ловя ртом воздух. Чернокнижница оглядела свою клику.
— Чтобы не мешали! — повторила она. — Хотите, чтобы демоны разорвали вас на части? Или уволокли в Хаос?
— Нужно уходить, — сказал Андуриал. — Летающий город будет здесь до сумерек.
— Нет, — ответила Иллеанит. — Мы подготовились. Больше мы от него не бегаем.
— Мощи Сафетиона мы противостоять не можем, — возразил чернокнижник. — Это безумие. Мы ничего не знаем о других; быть может, мы последние из нашей породы в Сафери.
— Если уйдем, то не вернемся уже никогда, — сказала Иллеанит и вышла из камеры.
Андуриал и адепты пошли за ней к лестнице, уходящей винтом на крышу башни.
— Мы им покажем, что еще не разбиты. Морати обещала нам поддержку, и мы ее не подведем.
С крыши башни Иллеанит была видна тянущаяся на север длинная долина. Склоны ее укрывал снег — единообразное одеяло белизны на замерзших потоках и темных валунах, скрывшее сосны и спрятавшее впадины и карнизы склонов.